Я до сих пор не понимала, зачем мы нужны этой ведьме. Определённо она была нужна нам - в особенности, мне. Но то, почему она выбрала именно нас и с какой целью она это сделала оставалось загадкой.

Когда-то давно, когда мне было пятнадцать или шестнадцать лет, я впервые почувствовала, что со мной что-то не так. Тогда мне плохо спалось, постоянно снились кошмары, и, что самое ужасное, мне снились вещие сны. Каждый из них на следующий день сбывался, и я ничего не могла с этим поделать. Я не могла предотвратить эти кошмары, но и отказаться от своего непрошенного дара тоже не могла. Я никому не говорила о своих способностях, потому что меня посчитали бы сумасшедшей, и никто не вышел бы за меня. А мне необходим был удачный брак с богатым мужчиной, чтобы уйти из бедности и забыть о работе. А потом забрали моих отца и мать, и моя младшая сестрёнка, Изабель, осталась на мне. Не то, чтобы я очень её любила, но мне приходилось заботиться о ней. Изабель стала грузом, который тянул меня на дно, в самые пучины нищеты и отчаяния.

Когда Реджина забрала меня, мне был двадцать один год. Ко мне сватались многие молодые мужчины, хотя особой красотой я не отличалась. К тому времени я уже умела колдовать на начальном уровне самоучки, однако изредка мои силы подводили меня, и я не могла контролировать свою магию. Мне повезло, что ведьма нашла меня - с ней я научусь управлять своими силами и когда-нибудь я стану могучей колдуньей, такой, как Реджина. Но меня всё не отпускало подозрение - ведьме было что-то от нас нужно.

Мы долго ехали в дилижансе, запряжённом четвёркой лихих вороных коней. Дождь, казалось, желал пробить крышу повозки и добраться до нас, потому что его капли дробным стуком врезались в крышу, заглядывали в окна и просились в уютное тепло дилижанса.
Мы с Квинн сидели рядом, а Кэтрин и Реджина устроились напротив нас. Я до сих пор чувствовала себя чужой в их компании, хотя я попала на обучение ведьмы целых два года назад. Наверное, дело было в том, что я знала лишь малую долю того, что знали эти две девушки. С другой стороны, мне повезло - Реджина была ко мне более лояльной, позволяла мне совершать ошибки.
Мне надоело ехать в этой трясущейся коляске, ноги хотели ступить на твёрдую землю. Мне хотелось почувствовать единение с природой, в этом мы были очень похожи с Кэтрин. Холидей заменила мне сестру, и, хотя иногда между нами возникало непонимание, я всегда знала, что могу доверять ей больше всего из нашей небольшой компании.
Вот, наконец, мы прибыли в место назначения - дилижанс остановился, управляемый неизвестно кем. Ведьма встала, и, повернувшись к нам, вымолвила:
- Останьтесь пока здесь. Не исключена возможность, что в городе есть Охотники.
Мы послушались - богатый опыт Реджины был лучшим помощником, чем наше любопытство. Мне очень хотелось выйти, поплясать босиком по мокрой земле и почувствовать холодные капли дождя на своём лице. Но нельзя. Тогжа я высунула руку из дилижанса - не полностью, по запястье. Ледяные капельки забарабанили по моей ладони, и я почувствовала себя лучше.

Уже четыре года я жила под одной крышей с могущественной колдуньей Реджиной Миллс и её ученицей Квинн, из них два года ещё и с Индианой, тоже ученицей. Реджине мы явно были зачем-то нужны, но о своей цели она нам никогда не рассказывала. О чём это говорит? Быть может, это что-то невыгодное для нас? Что ж, я помогу этой ведьме чем смогу. В конце концов, если бы не она, я бы давно уже погибла от голода, холода или ещё чего-нибудь маленькой никому не нужной бездомной девчонкой. Но есть кое-что, что заставляет меня быть уверенной в завтрашнем дне и не беспокоиться о будущем: если я вдруг останусь одна, у меня уже есть кое-какие умения в магии, к тому же, я уже совсем не тот беспомощный ребёнок. Пусть и денег у меня нет, я уверена, что найду способ их достать и выжить.
Это время, прожитое в обществе ведьм, себе подобных, я ни в чём не нуждалась. У меня было всё, что нужно для кое-какой жизни: крыша над головой, еда, кто-то вроде матери, лучшая подруга, соперник, а так же ежедневные уроки магии, которые, безусловно, вносили интерес и даже какой-то азарт в мою жизнь. Мне определённо нравилось находиться, так скажем, на стороне зла, быть вне закона, постоянно рисковать. Единственное, чего мне не хватало - приключений. Настоящих, с риском для жизни. Настоящей войны с охотниками на ведьм, с охотниками на нас. Я уже заскучала без всего этого, хотя продолжала верить, что это всё скоро будет, что заветные минуты, когда каждый из нас, ведьм, сможет проверить себя на прочность, близятся, близятся неустанно, с каждой секундой, с каждым вдохом.
Раздавались резкие раскаты грома, настолько громкие, что казалось, будто огромные руки каких-то богов разрывают, разгневавшись, небо и землю на две части. Небеса почернели, словно от нечеловеческой злобы, разверзлись и обрушили на Феникс тонны воды, которая, казалось, копилась в терпеливых облаках много лет. Этой воды было так много, что она тяжелела, будто пытаясь прибить людей к земле своими тяжёлыми, острыми каплями. Они же неистово барабанили по крыше дилижанса, словно пытаясь пробить крышу, либо вызвать его пассажиров наружу, на бой. В небольшом окне, через которое просачивался сильный запах влаги, навевающий грусть, то и дело сверкали устрашающие молнии. Не позавидуешь сейчас людишкам, идущим по городу в одиночестве, которых эта гроза застала врасплох. Но особенно плохо приходилось сейчас тем, кто был посередине какого-нибудь пустынного, огромного поля. Хотя, тем людям нечего сочувствовать, они наверняка уже лежат на земле, насквозь пробитые небесным электричеством.
Но эта гроза хранила в себе особую атмосферу, вовсе не повседневную, не мелочную, эта гроза, каждое её проявление было пропитано надвигающейся опасностью, гневом, агрессией. Иногда казалось, будто небесные силы решили сжечь этот городок молниями, прибить к земле водопадом дождевой воды, уничтожить его полностью, вместе с каждым его жителем.
А мрачноватый дилижанс, запряжённой шикарными вороными конями, прекрасно дополнявшими эту грозу, упрямо продолжал свой путь, управляемый неизвестно какими силами. В нём сидели четыре симпотичные дамы, за обличием которых скрывались чёрные, мрачные, алчные души. Я сидела рядом с нашей королевой, Реджиной. Не знаю, почему мне выпала такая честь. Она задумчиво и мрачно смотрела куда-то в пустоту, и я не надоедала ей своим изучающим взглядом, разглядывая то полоток, то пол дилижанса, то задумчиво смотрела в окно, иногда пробегалась мимолётным взглядом по молодым девушкам, сидящим напротив нас с Реджиной, и не позволяя тем заметить, что я иногда смотрю на них.
На миг я всё же позволила себе задержать непроницаемый взгляд на Индиане, точно молодой девушке, которая была тиха, задумчива и слегка мрачновата, как, впрочем, и всегда. Она и была мне лучшим другом. Хотя, может быть, мы заменили друг другу сестёр. Хоть мы и не были очень во многом похожи, именно с ней, не с Квинн мы сошлись характерами. Именно в ней, в её помощи, в её прикрытии в трудной ситуации я была уверена больше, чем во всех остальных. Так же она могла быть уверена и во мне.
Рядом с ней сидела Квинн Фабрей, надменная особа. Странно, своими наклонностями мы были очень похожи, но, видимо, именно это и стало яблоком раздора между нами. Мы обе были слишком высокомерны и эгоистичны, и почему-то обращали это не против окружающих, а друг против друга. Мы вечно соперничали, кидали друг на друга холодные взгляды, вечно пытались быть лучше друг друга. Что ж, пожалуй, без этой стервы моя жизнь была бы чуточку менее интересной. Но в близящейся войне я бы не стала доверяться ей, и ей полагаться на меня не советовала бы.
Пробежавшись по столь разным лицам моих "коллег", уставшая от качки и сидения в казавшимся мне тесноватым экипаже, я откинулась назад, насколько могла вытянула ноги вперёд и тихо вздохнула, томно взглянув в окно. Почти ничего не было видно за стеной дождя, словно желавшей изолировать людей друг от друга, как коварный туман. Только иногда с улицы раздавались пьяные и весёлые возгласы мокнущих под дождём пьяниц, и чем дальше мы ехали, тем чаще и их слышала.
Шёл дождь. Невольно вспоминалось детство, начало жизни самой обыкновенной девочки. В дожди я обычно сидела в своей комнате у окна и задумчиво, меланхолично смотрела на мокрое окно, на таинственные узоры, составленные дождевыми каплями на стекле. А после дождя мигом выбегала на улицы, скинув с себя обувь, и скакала по лужам вдалеке от дома, наслаждаясь свежестью, смешанной с остатками запаха влаги. Дожди словно смывали нечто не только с улиц, но и с душ каждого человека, заставшего дождь. После него через какое-то время обычно выглядывало солнце, оживлённая, напоенная живительной влагой почва благоухала ароматом трав и цветов, спрятавшиеся кто куда смог животные осторожно начинали высовываться из своих укрытий.
Экипаж резко остановился, оборвав мои мысли, я встрепенулась и вопросительно посмотрела на Реджину. Квинн выпрямилась, не понимая, зачем мы остановились, и я мысленно усмехнулась её горделивой осанке коварной хищницы. Наша королева поднялась с места, ничего сначала не объяснив, торопливо покинула карету, и только добравшись до входа в какой-то бар, остановилась под навесом, всё равно почти на защищавшим от такой сильной бури, и отдала команду оставаться на местах. Я слегка раздражённо откинулась назад, нетерпеливо смотря в окно. Как же хотелось ногам ступить на твёрдую почву, почувствовать, что ничего не качается под тобой. Правда, при такой буре выходить на бой с дождём не очень-то хотелось.
Я посмотрела на дверь, ведущую в бар, в которым скрылась Реджина. Оттуда доносились громкие звуки веселья, обычного для таких мест: весёлые крики пьяниц, нестройные звуки рояля, все эти громкие голоса и нескладная музыка сливались в единое целое. Я поморщилась. Возможно, я больше любила тишину, хотя не была в этом уверена. В себе я, пожалуй, не очень хорошо разбиралась. Мои глаза прочитали вывеску над дверью "Дикий-дикий Запад". Что-то знакомое.
Я скучающе вздохнула. Внутри экипажа возникло напряжённое молчание. Каждые был погружён в свои мысли. Мне это почему-то не понравилось.
- Хэй. Кто знает, что ей там нужно? - спросила я молодых ведьм.

… со всех сторон доносился смех. Громкий, звонкий смех пяти парней. И он был между ними. Как в прямом, так и в переносном значении. Их тела, точно слоистый бутерброд, перемежались друг с другом, и отделяла их только тонкая грань одежды…

Тристан Коннингтон глядел со своего насеста на пьяниц, наводнивших его салун. Снаружи была оглушительная гроза, такой, кажется, он ещё не видывал в своей жизни, и страх за старшего брата, которого носило где-то по степям вдали от их дома, медленно окутывал младшего Коннингтона. Конечно, свои «поездки», если это можно так обозвать, брат совершал довольно часто, а в остальное время помогал по содержанию питейного заведения, но Трису совершенно не нравилось, что родная кровинушка сейчас где-то мотается, точно неприкаянная душа мотылька, по всему Западу, который безграничен.
Громкий взрыв смеха в дальнем углу зала, натужный вскрик изнасиланного рояля, пролитое пиво, крики: «Эй, ещё давай!» до смерти осточертели парню, но он прекрасно понимал, что только за счет «Дикого-дикого Запада» и выкарабкался из бедственного положения, в котором оказался после приюта. Он мог и повисеть на шее брата, но не в его привычках было не работать самому. Только вот, увы, самое приносящее доход дело на Западе было одно – алкоголь.

Когда он только приехал за Хантом в этот город, тут все было по-другому. Он открыл свой маленький салун – совсем маленький, крошечный, ещё не знаменитый и не любимый всеми местными ковбоями. Он сам выпивал поначалу у себя самого, давал брату, зазывал ковбоев, которые, конечно, не заставили себя ждать. Один за другим они стекались в его заведение, ржали в голос, пускали пузыри из носу от слишком крепкого пива, стреляли, били, ломали все вокруг. Его стал навещать и шериф – Джеймс Старк – привлекательный и импульсивный молодой человек. Но Тристан уже знал, что свои «пагубные» наклонности надо скрывать: ковбои – горячие люди, которые не потерпят оскорбления собственного достоинства. Мало кто из них может похвастаться нетрадиционной ориентацией, хотя наверняка с каждым вторым могло произойти то, что случилось в приюте, после выпуска Хантера.

… кругом дым. Смех достигает своего апогея. Они все уже сидят в кругу, стянувши рубашки и штаны, в нижней одежде. Парень, который его сюда притащил, уже давным-давно ничего не соображает и только храпит, уткнувшись носом в чье-то колено; два других играют в карты, ещё один усиленно дымит, а сосед справа нежно треплет волосы…

Сегодня был тот день. Удивительно, как часто тот день совпадал с плохой погодой. Вот когда и они сидели там, шел дождь – правда, не такой сильный. Тристан все с тоской глядел в окно, но события в комнате заставили его скоро забыть про тоску и тупую боль в виске, когда кто-то в злости со всей силы ударил его по лицу.
Гриф со скучающим лицом выдернул ножик из деревянной столешницы. За ним полетели маленькие щепочки, рассыпавшиеся по столу. Чуть отклонив кисть, Трис оглядел острый нож, а затем снова бросил в несчастный стол. Тот уже столько лет страдал от излияний своего хозяина, что совершенно уже не обращал внимания на то, что ему снова оставили на память очередной «шрам».
Джек Старк. Доктор, Змей, прикрытый шляпой и платком, говорящий сексуальным голосом и имеющий прекрасную фигуру. Джеймс Старк, шериф, как обычно бдящий за исполнением правил. Джейн Форман, отдыхающий после рабочего, условно говоря, дня. Надо будет не забыть позже заглянуть к нему и присмотреть себе новый ножик на праздник.
Из всех праздников он отмечал три – свой День Рожденья, братов и Этот День, или по-другому – День Познания. Для себя, по крайней мере, Трис отметил, что именно тот вечер в компании парней, мало ему знакомых, перевернул с ног на голову всю его жизнь.

… ногти впились в его руку. Такие, вроде бы, совершенно обычные ногти. Но они до крови расцарапали его, до крови…

Внезапно кто-то вломился в их салун. Тристан поднял взгляд, слабо освещенный надеждой, но то был не брат. Какая-то женщина, неизвестного рода и вида, прогулялась практически через весь битком набитый зал и остановилась рядом с шерифом. Все, кажется, затаили дыхание и сдерживали слюни – настолько для них она была привлекательна – но Гриф уже потерял интерес.
Соскочив со своего насеста, он знаком подозвал к себе одного из своих парней и приказал выйти и проверить, на чем примчалась дама. Коней – в конюшню, если есть что из транспорта – туда же.
Сам хозяин салуна удалился к Джеку Старку. Ну что ж, раз брата нет, будет с более интересным собеседником в этот вечер, пока все к чертям собачьим не напьются.

Знаете, иногда наступают моменты, когда сидишь в салуне, облокотившись на барную стойку, хлебаешь пиво и с отвращением думаешь: «жизнь - дерьмо». Понимаешь, что ты ничего не добился, никем не стал. Тебя никто не знает, да и вряд ли вообще когда-нибудь твоё имя будет гордо звучать меж публики, а лицо на вывеске приветливо улыбаться прохожим, разве что, если тебя не будет разыскивать шериф. Ты никогда не станешь чем-то большим, чем то, кем ты являешься. Ты – бандит. Изгой общества. Даа, бандитов никто не любит. Ты не приносишь людям пользы. Ты ведь ничего не можешь, только и делаешь, что просиживаешь штаны в салуне и тратишь последние деньги.… Так вот. Со мной такого не было.
   Я развернулся на стуле и окинул тупым скучающим взглядом пьяниц, вразвалочку ходящих туда-сюда, и равнодушно ухмыльнулся. Некоторые из них уже ползали где-то под ногами, стараясь добраться до заветного стула и поскорее развалиться на нём, поглаживая раздувшийся от переизбытка пива живот. Кое-кто даже успевал потрогать стройные талии проходящих мимо официанток. Музыканты в двадцатый раз играли одну и ту же мелодию. Всё  это до такой степени приелось…
   Я отвернулся  и, положив руки на стол, положил на них голову. Я не напивался в таких количествах, но от сиденья на одном месте уже отекли ноги и всё остальное. Можно было, конечно, походить по салуну, попытать счастье возле молодых девушек, но нет. Не сегодня и не сейчас. К тому же, натыкаться на алкашей, заполнявших всё помещение, мне не хотелось. В прошлый раз это закончилось дракой, и мне потом досталось от Саймона. Странное дело – он буянит и разносит всё, что можно, и где только можно, а мне нельзя. Нет, ну конечно. Сделал бы он себе хоть раз выговор. Впрочем, Флинн не так часто появлялся в салуне, вероятно,  много других дел. Его, кажется, и сейчас нет,… Я поднял голову и, обернувшись через плечо, оглядел помещение. Да, вроде не было. Или же я не вижу. Помню, тут где-то ходила Чарли... Наверняка уже напилась и ничего не соображает. Я провёл горячей рукой по лицу, вытирая пот со лба, и принял прежнее положение. Я уже давно потерял интерес ко всему тому, что здесь происходило. Это было для меня не ново. Та же мелодия, которая звучит раз за разом каждый вечер и, кажется, не меняется вовсе. Всё повторялось, словно отснятый фильм – как ни крути, а сюжет не изменится.
   За окном раздался раскат грома, и уже через секунду небо разрезала ослепительная белая молния. По стеклу задолбили тяжелые дождевые капли, и с каждой минутой их становилось всё больше и больше, пока не начался ливень. Я положил подбородок на руку и уставился в окно. Страшная будет гроза. Такой сильной я ещё не видел. Тут снаружи послышался топот копыт и лошадиное ржание. Я выпрямился и поднялся со стула, выглядывая в окно. Подъехала карета. Я нахмурил брови, ловя размытые очертания выходившей из неё женщины. На ней было что-то бардовое, вроде плаща, да и вообще вид у неё был весьма царский.  Хм. С чего бы это такая честь? Я огляделся  по сторонам и направился к двери. Чем тратить своё свободное время на разглядывание пивных животов, лучше выглянуть на улицу и посмотреть в чём вообще дело. Я остановился у входа и потянул руку к двери как раз в тот момент, когда внутрь зашла та самая женщина в бардовом одеянии. Я отшатнулся назад и, быстро оглядев ее с ног до головы, отошёл в сторону. Она чинно прошествовала вдоль салуна по направлению к шерифу. Вид у неё действительно был царский.  Ровно держа спину и чуть вскинув подбородок, она спокойно шла к нужному столику.  Все затихли, даже похотливые старики отступили в сторону, давая её пройти. Музыка на миг заглушилась.  Я кашлянул и вышел из душного помещения.

- Великолепно.
   Стоило мне выйти из-под крыши, как на голову обрушилась тонна воды. Увидел бы Саймон, непременно выкинул бы какую-нибудь из своих дурацких шуточек. Возможно, обозвал бы мокрой курицей, или что он там напридумывал. Я фыркнул и, сунув руку в карман, нашарил какие-то булавки и пачку сигарет. Я поморщился и вытащил руку наружу. Я не курил, но для вида всегда таскал с собой сигары.  Не знаю, что и кому я пытался доказать.… В общем, давно они у меня валялись. Интересно, что иногда из пачки всё же исчезало по сигарете. Но это редко. Ребята, с которыми я тогда ещё первый раз пробовал курить, говорили, что это успокаивает. По истечению некоторого времени выяснилось, что они сказали правду. Но всё же я старался не увлекаться.
   Подняв голову, я ещё раз, но уже лучше смог рассмотреть карету, запряженную четвёркой вороных коней. Временами из неё доносилось какое-то шуршание и женские голоса. Я протёр ладонью глаза и медленно обошёл дилижанс, остановившись возле окна, из которого по-прежнему доносились тихие звуки. Я отошёл в сторону и облокотился о бочку, бросая косые взгляды в окно, однако мне так и не удавалось ничего толком рассмотреть, так как, замечая малейшее движение в карете, я тут же отворачивался. Но это не могло длиться вечно, нужно действовать другим методом. Я опустил взгляд на уровне окна и медленно скользнул им по горизонтали, чтоб если что – «я просто задумался». Я дошёл до начальной цели и остановился.  Внутри сидела молодая девушка примерно моего возраста и смотрела куда-то в сторону. Взгляд приковался к чертам  юного лица.  Она была красива, пожалуй, даже слишком красива. Во всяком случае, мне такой тип девушек нравился. Слегка вьющиеся светло-коричневые волосы, светлая кожа и большие серо-голубые глаза. Она повернулась ко мне, однако мы не встречались взглядами, скорее всего, она меня ещё не замечала. Я поймал себя на том, что смотрю на неё слишком долго и слишком пристально. Может заметить. Ну и ладно. Мне бы было интересно, как она отреагирует.
   Я стоял уже минуты три и словно зачарованный всё не мог отвести взгляд, и только усилием воли  заставил себя отвернуться и посмотреть на вывеску на столбе. Я забегал глазами по тексту, но лишь глазами. Ни одно слово не влетело и не вылетело из моей головы. Я был поглощён незнакомкой.

Отредактировано Килиманджаро (30-04-2013 00:20:21)

Громкая музыка врывалась в душу, Чарли прикрыла глаза, поддаваясь настойчивым ударам по клавишам, немного подвыпившего пианиста. Знакомая, веселая мелодия, кажется, она слышала её раньше в столице. Чарли обожала музыку, живую музыку, немного фальшивую, но такую, что бы пробирало до самого нутра, любую, главное, чтобы тот, кто играл, любил свое дело, тогда и всем остальным понравится, тогда и зацепит за тонкие нити души. Рыжая сидела за дальним столиком салуна, в компании ковбоев, что сегодня вернулись с пастбищ. Ей нравилось их общество, пошлые шуточки, веселые рассказы, в столице ей этого не хватало. Чарли улыбалась, слушая в пол уха, она погрузилась в свои мысли, но до сих пор следила за игрой в карты, сама она играла плохо, так что сидела, улыбалась и вставляла комментарии, хлопала в ладоши и пила виски. Не лучший виски в её жизни, но захмелеть легко, что и требуется. Салун был набит битком, на улице слышались раскаты грома, дождь барабанил по крыше, сидеть тут было очень уютно. Она любила места, где есть много людей, тут всегда тепло и не скучно. За свою жизнь она навидалась дождей и бурь на севере, и по этому не особо ей восхищалась, намного приятней было откинутся тут и слушать звуки уже немного расстроившегося рояля. Её взгляд скользил по завсегдаям бара, новых лиц она встретила мало, скорей всего охотники за деньгами и приключениями. Как и она сама. Запах алкоголя, тел и дождя смешался в воздухе, ей нравился такой запах, запах свободы, признак того, что ты сидишь не дома, и не вышиваешь крестиком, не нянчишь детей, не работаешь в поле, не готовишь на кухне, ты среди пьяных людей, такая же пьяная, тебе весело, и жизнь хороша. Она улыбнулась своим мыслям. По их столику летали карты, девятка пики, король крестей, туз пик, черви, еще красная карта, опять черная… Она уже и забыла, во что они играют, но Колину, похоже, не везло. Она сочувственно смотрела на то, как тот выкладывает на стол деньги, но играть не прекращает. Это ей нравилось, не любила она тех, кто быстро сдается, лучше ей нравились смельчаки, что проиграли все, чем трусы с полными карманами.
Заиграла новая мелодия, глубже и чуть спокойней. Девушка улыбалась и качала ногой в такт музыке, её взгляд упал на туфлю, что качалась над деревянным полом, повидавшим неисчислимое количество драк и опрокинутых кружек пива. Угольная туфелька, на каблуке, украшенная, вышитыми из серебристого бисера и бусин, цветами, и с такими же угольными бантами вокруг щиколотки. Она любила эти туфли, она купила их незадолго до того как приехать сюда, как сегодня она помнила их на витрине, и пройти мимо было невозможно. Чарли как раз нужны были туфли к новому платью. В них она впервые провела самый изысканный в жизни вечер. Дорогой ресторан, театр, прогулка по ночным улицам, и кэб, запряженный рыжим конем, как сейчас помнила, с четырьмя белыми носками и звездой, до дома в центре города. У того мужчины еще был красивый черный пёс, и большая кованая кровать, с красивыми изгибами и дорогущее постельное белье, что, похоже, стояло дороже самой кровати. Чудесный был вечер, она чувствовала себя куртизанкой из высшего слоя, а не дочкой фермера из богом забытого края. Чарли коснулась рукой сережек, небольшие изумруды, она успела захмелеть и полностью погрузится в свои воспоминания. Изумруды, подаренные одним историком, что и дал ей когда-то второе имя Иштар, приятный был человек, умный, с ним интересно было встречаться, можно сказать, что он был ей другом. Эти серьги стали его последним подарком «моей рыжеволосой Иштар», перед отплытием в Англию. Серебряное кольцо, не из дорогих, с цветочными гравировками, её первый полученный подарок за работу, что она хранит как талисман. Она проводит пальцам по кольцу, кажется, он уже сросся с её пальцем за семь лет. Она смутно помнила того молодого мужчину, но она на всю жизнь запомнила его пронзительно синие глаза. Больше никогда в жизни она не видела таких глаз, темно синих, совершенно невообразимо красивых. После того она поняла, что подарки получать намного интересней, чем деньги. Платье – цвета утиного яйца, с небольшими, нежно желтыми цветами и зелеными листьями. С красивым кружевом и вышивкой, у её матери было похожее, намного дешевле, но похожее. Она помнила, как та одевало его по воскресеньям на службу в костеле. По воскресеньям все были наряжены, она помнила свое серо-синее платье с пуговицами, и синие ленты, и как она завидовала старшей сестре, с её кружевным, белым платьем. Отлично помнила свое детство, как братья таскали её за рыжие косы, как они гоняли кур по двору, и тыкали свиней палками. Мечтали выехать в город с отцом или сходить в гости к соседям. В детстве было весело, когда она подросла, поняла, что больше не до веселья. Они мертвым грузом висели у родителей на шее, она это поняла, когда ей купили дорогое платье, светло зеленое, не особо красивое, но на ней почти все выглядело отлично. Тогда же отец наказал перестать скакать с братьями на лошадях, перестать помогать соседям перегонять скот, мол, парни и так справятся, хотя она прекрасно знала, что лучше всех сидит в седле. Вместо этого она стала сидеть на кухне, проводить время с сестрами, вышивать скатерти, ходить в гости к соседям и знакомится с их сыновьями, которых она обычно и так знала, и не с самых лучших сторон. Пьяница Боб, грубый задира Вилл, лентяй Пит, Джек был хорошим парнем, честным, симпатичным, но она знала, что тот останется в этой дыре до конца дней, перегоняя стада овец.
Чарли разгладила платье на коленях, и была готова снова погрузится в себя, но заметила протянутую руку у себя под носом, она с улыбкой подняла глаза, то был отыгравшийся Колин, глаза блестели, улыбка играла на лице, сейчас он казался ей очень красивым, она пропустила его выигрыш, досада. Она кинула взгляд серых глаз на его сапоги, ковбойские, как и полагается, все на месте.
-Совсем девушка заскучала, в нашей пьяной компании, может танец тебе поднимет настроение, а Чарли?
Смит улыбнулась, схватила руку парня, шершавую, натертую поводьями, тот резко её поднял, и девушка уже стояла на своих двоих, музыкант заиграл что-то веселенькое. Рука ковбоя скользнула на талию, он прижал её к себе, Чарли охотно изогнулась буквой S. Колин закружил её по проходу, Смит смеялась, и еле поспевала за парнем, но было весело. Кто-то еще поднялся потанцевать. Она слышала свои каблуки, в так музыке, волосы взметались в воздух, когда он её приподнимал за талию, и кружил. Песня быстро закончилась, сменившись боле спокойной мелодией. Они закружились медленней, его рук опустилась ниже. Чарли не любила заниматься благотворительностью, а ковбой, уж точно не имел за душой многого, даже если выиграл в карты, но для молодых и красивых, она могла делать исключения, но не сегодня. Казалось бы отличный вечер и настроение, но хотелось еще побыть тут, поболтать, послушать музыку. Она как раз заметила Джейни, которого давно не видела, и было чувство, что если она уйдет, то много чего пропустит. В такой дождь, совсем скоро салун набьется так, что будет не продохнуть, Тристан наверное доволен. Чарли передвинула руку с плеча парня, на затылок, пальцы медленно скользили до виска, потом до уха, вокруг уха, медленно до подбородка и губ.
-Извини, но не сегодня.
Она улыбнулась, надеясь, что тот не очень расстроится, не хотелось портить ему веселый, победный вечер.
-Вы ведь на перегон только через пару дней? Мы можем встретится завтра тут же.
Смит опять улыбнулась, было заметно ковбои подрасстроился, но её обещания, его подбодрило, тот отшутился, закрутил Чарли в последний раз, и отпустил. Поднял шляпу, и шутливо раскланялся, рыжая сделала скромный кникс, и рассмеявшись отошла от их столика. Парни тут же громко загалдели, но она ничего уже не слушала. Голова кружилась, похоже, она уже успела перебрать, никогда она не знала меры. Мысли путались в голове, внезапно появляясь и пропадая. Она чувствовала, что надо собраться иначе зашатает, и она споткнется обо что-нибудь или о кого-нибудь. Быстро прошмыгнула между столов, чтобы не сцепится с каким-нибудь пьяницей. Джейни сидел на другом конце салуна, до него еще надо было дойти, перешагивая через лежащие тела, которые могли ко всему прочему повернутся, схватить за ногу, сбить с ног, и вытворить много непредсказуемых вещей.
Она сделала еще пару шагов, ровно пол дороги до заветного столика, и замерла устремив взгляд на дверь, как и все, кто находился тут. Вошла женщина, богатая женщина, не местная, иначе бы она её точно знала. Вид её не вызывал доверия, за то вызывал укол зависти у Чарли, о таком платье она могла только мечтать. Рыжая закусила губу, проводив взглядом незнакомку, та прошествовала к шерифу, у столика шерифа. Она увидела как Сэм выходит из салуна, сразу она его не заметила. И что же ему там под дождем понадобилось?
Она дошла до столика хозяина оружейной лавки, тот сидел один, это хорошо и у окна, что еще лучше. Чарли хотела глянуть, что же там творится. Девушка поправила платье, и села напротив Джейни, улыбаясь во все зубы.
[b]-Вечер добрый![/b]
Еще раз улыбнувшись и пьяно хихикнув, произнесла Чарли. Девушка методично загибала, тонкие, бледные пальцы назад, и рассматривала Джейни. Он был хорош в постели, и щедр на подарки. Она любила искусно сделанные ножи из его лавки, которые хранила у себя в шкатулке оббитой бархатом, ей нравились ножи.
-Как дела в лавке? Как пиво?
Поинтересовалась Смит, и только поняла, что сидит без стакана, но идти к стойке было лень, а официантку подзывать не хотелось, все таки две разные вещи, взять стакан у стойки или когда тебе приносит девица. Чарли поставила руки на стол, чуть привстала и вытянула шею, чтоб заглянуть в окно, свет из которого почти не шел. На улице творился какой-то берд сивой кобылы, такого в Финиксе она еще никогда не видела, и видеть не хотела. Оставалось надеется, что за этим не последует торнадо, и завтра вновь выглянет местное, обжигающее солнце. За завесой серых нитей дождя, виднелся дорогой экипаж, запряженный черными, нервными конями. Она любила лошадей, но черных почему-то не жаловала, они ей ассоциировались с похоронами. Сэм стоял у входа в салун, и принимал дождевые ванны, сначала Чарли решила, что то так напился, что решил прийти в себя, но быстро поняла, что парень рассматривает экипаж, а точней тех кто в нутрии. Явно девушек, Смит весело оскалилась, вытянула руку и постучала в окно, но парень похоже не услышал. Рыжая плюхнулась обратно в кресло.
-Там вроде экипаж этой дамы, с дорогими лошадьми, и похоже набитый красивыми девицами. Что они тут забыли, я не представляю…
Уже чуть более скучающим голосом произнесла Чарли, потом повторила это у себя в голове, поняла, что это все прозвучало как-то несвязанно, и как-то не особо красиво, но решила, что если начнет себя исправлять, будет еще хуже.

Отредактировано Вьялица (30-04-2013 20:26:22)

… в его ушах гремит смех. Он, накаляясь, взмывает к потолку, а затем легко опадает, пока все переводят дыхание, схватившись за болящие бока, чувствуя резь в горле, глазах, выщипанных до слез, в диафрагме, судорожно дергающейся вверх и вниз, ловящей малейшую крупицу неиспорченного воздуха в задымленной комнате. Тристан, ежась, отодвигается в сторонку, когда чья-то рука настигает его, тяжело падает сверху на плечо. Продымленный, сиплый голос парня. Из его зуб выпадывает красным концом сигарета, пальцы крепкой хваткой поворачивают его к себе. Потная, влажная, горячая рука хлопает его по щеке, проводит грязным, замасленным ногтем по скуле, считает ребра. Трис, с небрежением откидывая руку парня, входит обратно в круг, и сосед по правую руку, дыша алкоголем, подает ему полный стакан…

С того дня, Дня Познания, он никогда не напивался. Он пил, когда пришла нужда, когда набранный алкоголь надо было выплеснуть в кого-то, а не просто куда-то, когда его салун ещё только рос, набирался сил и соперничал с другим. Тристан научился пить размеренно, так, чтобы не свалиться потом на кого-нибудь, так, чтобы помнить, что с ним произошло, помнить отчетливо и ясно, отлично понимая, что он делал что-либо по своей воле, а не под навязанной ему волей толпы и алкоголя.
Он ненавидел пьяниц. С каждым днем, закрывая заведение, он, морщась, выпинывал уснувших за стойками мужиков, которые в грязных, заблеванных рубашках падали на землю возле салуна и оставались там лежать, громко храпя, пока не просыпались к новой ночной попойке. Иногда они заискивающе улыбались, глядели ему в глаза, просили ещё пива, обещали принести после деньги, но Тристан, неумолимо сверля их взглядом прожженных карих глаз, спокойно отказывал, прекрасно скрывая отвращение к их привязанности.
Если бы была возможность прожить по-другому, он бы с удовольствием так и поступил. Но бандитская доля его не привлекала, а оружием торговал Джейни, ещё когда Тристан только появился в городке. Быть охотником, как брат, судьба ему тоже не велела, и так уж вышло, что популярностью у ковбоев пользуются стволы, бабы и алкоголь. Собственно, второй вариант был так же насильственен над душой Грифа, как и последний, что было бы кощунством открывать веселое ночное заведение для утех, чем ночное заведение для промывки головы. Или – для забытья дня.
В общем, в любом случае это был лучший вариант, чем все остальное.

… он дышит ему в горло. Клыки, ещё недавно блестевшие раздраженной желанием и дымом слюной, теперь высохши терлись о молодую кожу. Казалось, вот-вот – и она треснет, и вскипевшая, полная градусов кровь соленым морем выплеснется на пол, заливая обнаженные тела и разбросанную одежду…

С Дня Познания он не притронулся так, как не положено, ни к одному мужчине. На женщин, заигрывавших с ним, он не смотрел, равнодушно пренебрегая столь желанным для остальных вниманием. И в щелях, в которых нарочно застревали местные красотки, он холодной рукой убирал от себя полуприкрытые глаза и вытянутые губы, устремленные ему навстречу.
Про него пошли злые разговоры. Тристан, напуганный этим, срочно стал менять своей поведение. И, когда приехал сюда, он позволял себе раз в неделю заигрывать с какой-нибудь девицей, польстившейся на его профиль, но до дальнейшего ни разу не доходило. Он стал самым таинственным и оттого более желанным для многих девиц этого города.
Платок, прикрывающие лицо доктора, пошевелился, опаленный дыханием мужчины. Единственный, кто по-настоящему был нужен Тристану, был Джек Старк, который об этом не догадывался – да и не догадается никогда. Он, слава Богу, никогда не напивался в стельку, был обаятелен и имел прекрасный тенор – всё, о чем только мечтать Гриф. Но, к сожалению, даже более-менее разговора по душам у них не было.
Его голос немного сорвался. Тристан, оторвавшись от созерцания мутно-грязного стекла стакана, вышел из оцепенения, достал ножик и, подкинув его и снова поймав, зачем-то кивнул головой Джеку и пригляделся к мадам, появившейся в его салуне.
- Не представляю, откуда она взялась и уж тем более – кто она. Ты, я вижу, осип? – поинтересовался Тристан, и вдруг, точно из ниоткуда, над его ухом прогремел знакомый до мельчайших ноток родной голос.
Коннингтон-младший повернулся и крепко обнял старшего брата, выглядевшего ужасно довольным и усталым, страшно мокрым и знакомым.
Бросив очередной взгляд на собрание у столика шерифа, Тристан чуть хмыкнул, внимательно приглядевшись ко второму Старку:
- Не удивлюсь, если этой же ночью так и случится. А дела наши все те же, ты прекрасно это знаешь, - по-кошачьи сощурился Тристан, похлопал брата по спине и снова оглядел его. – А ты как? Удачный вышел поход?

… как у брата созрело решение стать охотником на ведьм, так и у Тристана появилась мысль разбогатеть, стать не тем, кем он вырос, откуда он вырос. Он хотел быть влиятельным, хотел достичь чего-то больше, но, разложенный в приюте, он первоначально пошел не тем путем. Только после, уже освоившись, перебравшись на новое место, он принялся усиленно биться за место под солнцем, натравляя всех на пиво, соблазняя створками своего салуна, с неприязнью коря себя, но не желая перебраться на другое место, сменить род деятельности, просто уйти куда-то в сторону.
Однажды кто-то сломал створку его салуна, с трудом ввалившись в заведение Грифа. Хрипло дыша, молодой человек потребовал пива, и когда Тристан, скучающе сидевший за столиком, моментально исполнил его просьбу, тот громко, крестясь и клянясь всем на свете, объявил о том, что расскажет в городке всем, какой-де замечательный тут хозяин, какое тут прекрасное заведение. Перед уходом, пьяно заплутав ногами в собственных двух столпах, он долго ругал все, на чем свет стоит, в частности и салун, бывший соперником «Дикого Запада». И уже на следующий день у Тристана появилась работа…

Из салуна вывалился кто-то, грохнув створкой. Поднялись голоса. В дальнем углу кто-то громко, перемежая с матом, рассказывал пошлый анекдот. Коннингтон, выбравшись из-за стола доктора Старка, хотел уже пойти к бару, взять что-нибудь перекусить и выпить брату и себе, как к ним подобрался какой-то мужчина, выглядевший смертельно бледным, точно умирающих. Он приподнял подбородок, точно не хотел показать себя слабым, и громким голосом отчетливо потребовал портвейна. Тристан, на которого произвел впечатление этот волевой человек, не видя через стол, что на самом деле с ним, тут же охладел к нему воспылавшей душой и, отвернувшись и презрительно сморщившись, отправился к бару.
Вернулся он с подносом, полным портвейна, воды и жареной дичи.
- Может, желаешь подняться наверх, в свою комнату? – шепотом поинтересовался у брата Трис.