Я? Я да хорошо, наверное, домой бы еще вернуться, было бы вообще очень даже.
Вихрь помрачнел еще больше и принялся сосредоточенно разглядывать Лягушины лапы. Да... домой. Он вспомнил, как зарождалось восстание, как прошел первый за несколько лун Совет четырех племен, в тайне от Звездоцапа. Как он сам представлял Говорящую с Космосом и выступал в защиту Озноба. Не потому, что верил ему безоговорочно, а потому, что этот надменный, длиннухий кот был его соплеменником.
Сорока никогда бы не простила своего глашатая, позволь он опозорить Озноба перед лицом остальных вождей. А Вихрь не простил бы себя, предай он соплеменника и вынеся личную неприязнь на общее собрание.  Тогда казалось, что план проще пареной репы. Звездоцап вскоре будет мертв, а они вернутся на родные земли... И можно будет вновь назвать вересковые пустоши своими.
Можно будет вновь промчаться бок о бок с Ней по свободной, дыщащей (ведь земля, овеваемая ветром, дышит, по-настоящему дышит полной грудью, а когда твои лапы барабанят по ней, то впитывают ее изумительную, почти осязаемую энергию и сиду) ветром степи. Упоенно вдыхать запах вереска, пройтись по знакомым с детства тропам, зная, что никто из чужаков не осмелится безнаказанно покуситься на земли их предков. Пустош принадлежали Ветру.
Иногда Вихрю казалось, что Коготь и прочие чужаки затоптали вереск, перебили ему дыхание своими толстыми, грязными лапищами. Тогда пепельно-серый кот вздрагивал и невольно обнажал клыки, досадуя, что не может прямо сейчас выступить на защиту своих земель. Но когда он вновь посмотрел на Лягушу, то мысли о неотомщенной земле отступили. Когда она стояла, она была выше него, крупнее... Но вот так, глаза в глаза - это не имело значения. Ох, и странно они, наверное, выглядели со стороны! Ну как, как разбить прочную стену, выросшую вдруг между ними? Как забыть о лунах разлуки - душевной и физической? Вихрь никогда не вникал во всякие тонкие, чувственные материи. И сейчас впервые горько пожалел об этом. Он плохо разбирался в чувствах других, если только ему не намекали прямо и настойчиво... Даже сейчас.
И тут Лягуша спросила о глашатае. Впервые на морде Вихря появилось что-то вроде ухмылки.
- Я, - отозвался он с горделивыми нотками. - Это было крайне неожиданно. Сорока назначила меня своим глашатаем еще тогда, когда мы были в лесу. Тайно, чтобы Коготь не узнал.
А он так до сих пор и не понял, как относится к своему назначению. Потому что он охранял Сороку, как самый верный и преданный глашатай и к тому же мог во имя воспитательных целей дать ей по ушам - еще до того, как она сказала ему в глухой чаще свое решение. Он хотел сказать об этом с усмешкой - просто потому, что нужно было что-то сказать. Про глухую чащу, конечно, а не про собственное чувство к предводительнице, сложное и противоречивое чувство, которое вряд ли мог объяснить словами.
Лягуша улыбнулась. Пепельный кот навострил дрогнувшие вдруг усы, будто ее мысли соприкоснулись с ним. И шевельнулось в душе полузабытое, почти схороненное под толстым слоем пыли чувство. Отзвук той бури эмоций, охватившей его в те мгновения, когда они лежали в вереске, прижимаясь к друг другу разгоряченными телами.
Она помнила.
Она не хотела забывать.
И точно так же, как он, не хотела превращать это в безвозвратное, утерянное прошлое.
- Мы еще вернемся домой, - проговорил Вихрь. - Мы... прогуляемся по вереску.
Он запнулся ровно на секунду. А затем вдруг прошел к Лягуше, уселся рядом с ней так, что ее шерсть касалась его бока. Он ни за что не смог бы объяснить того, что чувствовал, словами. Даже не пытался. Просто молча ликовал о том, что она жива. Время не властно над этой странной штукой, которую обычно называют любовью. Вихрь делал первые осторожные шаги, будто пробовал лапой лед на реке. Так он искал трещины в выросшей между ними стене. Широкое, глубокое чувство поднималось в груди, нужно было только не подавлять его, в то же время не обрушивать...
А еще - осознать. Прочувствовать. И идти вперед, без страха и сомнений.
- Я хотел прогуляться. А теперь совсем не хочется, - тихонько мурлыкнул он.

Она хитро улыбалась, рассматривая меня своими темно-синими глазами, словно хотела заглянуть в самую душу. Я тихо вздохнул. Если сказать правду, придется долго объяснять всю ситуацию, а потом еще и снова вести спор на тему, что кошки ужасно коварные создания, которые только и думают как сделать твою жизнь еще хуже. А там не далеко и до того, чтобы Сумерчница снова врезала мне по ушам. Поэтому я дернул плечом и произнес самым спокойным голосом, каким только мог:
-Тебе показалось, Мер. - я слегка дернул плечом, как бы выражая свое безразличие к тому, что происходило над нашими головами. -Просто представил как буду лезть наверх и устал от одной только мысли.
Кстати, зачем она вообще залезла на эти балки? Чтобы глубокой ночью сообщить на весь приют "смотрите какая я молодец, я рожаю"? Неужели нельзя было уйти в те темные помещения, куда никто никогда не ходит? Там и зрителей меньше и другим не пришлось бы в ужасе соскакивать со своих мест. Кажется, я только что обнаружил еще один минус кошек: нелогичность.
Тихий смех рыжей вывел его из раздумий. Хорошо что она с чувством юмора и приняла это глупую шутку. Я улыбнулся, слегка зажато и, как сказала бы Мер, чопорно. В первую встречу она так и назвала меня, а затем сказала что-то о том, как я держусь со всеми. Знала бы ты тогда, что теперь с удовольствием будешь общаться с этим "мышеголовым балбесом".
-Я всегда знал, что ты хочешь меня убить! - На этот раз улыбка вышла более естественной и чуть более широкой. Черт, эта кошка умела заставить меня улыбнуться даже в тот момент, когда этого не хотелось совершенно. Я снова взглянул на нее и понял, что, кажется, нашел настоящего друга, который сможет развеселить и поддержать в трудную минуту. Однако в этом никогда и никому не признаюсь.
Кричи Куницы стихли. Видимо, вся ее армия наконец-то вылезла наружу. так что весь приют снова может погрузиться в блаженный сон. Но спать мне теперь совершенно не хотелось. Мне стало жарко. Казалось, что теплый воздух заставляет задыхаться, давя на легкие. Прогулка? Я тут же навострил уши и вытянул шею. Кажется, она умеет читать мысли. Ведь я буквально секунду назад подумал о том, как неплохо было бы выбраться отсюда и подышать свежим воздухом.
-Мер, а ну-ка признавайся, ты умеешь читать мысли? Я только что хотел предложить тебе пойти погулять. - Для подтверждения слов, я начал вставать со своего места и (о счастье!) даже не застонал от боли, которая, казалось, чуть утихла.-Так что я смотрю на это весьма положительно. Или ты хочешь выманить меня отсюда и убить?

--- Лесные ручьи

Дорога до приюта оказалась нелёгкой. Странно, Златолап и не подозревал, что они с Львиносветом так далеко ушли. Впрочем, кто-нибудь постарше мог бы легко объяснить эту загадку котёнку. Ведь в лес они шли отдохнувшие и выспавшиеся, двигались неспеша, а рыжий так вообще норовил остановиться через каждые полшага, заинтересовавшись чем-нибудь новым. Тогда мороз ещё не успел пробраться сквозь детский пушок к хрупкому телу, постепенно сковывая его и усыпляя разум, а солнце не сияло за облаками, острыми лучами взрезая чувствительные глаза. Златолап передёрнул плечами и вновь болезненно заморгал. Пара солёных капель сбежали по мордочке, замерзая на рыжей шерсти. Котёнок не плакал, но ничего поделать со своими глазами не мог - слёзы то и дело накапливались в них сами. А ведь сегодня ещё было утро, и яркое светило пряталось за серыми тучами. Рыжий сердито пыхтел и упорно шагал дальше.
Едва ли в том, что он всё таки добрался до приюта, была заслуга его сил и выносливости, хотя, похоже, Златолапа и этим природа не обделила. Но всё-таки в первую очередь котёнка спасали собственное упрямство и подмога горностая. Рыжий, хотя об этом никто ещё, пожалуй, и не догадывался, оказался из породы тех, кто и до Шанхая способен пешком дойти, взбреди им в голову такая блажь. А приют всё-таки был намного ближе. А в те минуты, когда и родное упорство готово было отказать, рядом неизменно оказывался белый спутник, подбадривающий, увещевающий и не дающий остановиться и свалиться от усталости и холода. Шустрый зверёк словно нутром чуял, когда подступали самые опасные для настроя его рыжего подопечного мгновения. Златолапа это уже не удивляло даже. Ему сейчас казалось, что будь у горностая возможность, он бы и на себе котёнка до приюта доволок. Но зверёк и сам был размерами почти с кошачьего детёныша, а потому рыжему приходилось топать дальше своими лапами.
И всё-таки к концу пути Златолап чувствовал, что успел привязаться и полюбить чужого зверя почти как собственных братьев. И расставаться с горностаем котёнку не хотелось. Но тот остановился на небольшой возвышенности, с которой разглядеть тёмные стены приюта мог бы не только щурящийся от искр снега Златолап, но и слепой крот.
- По'дём со мной, - предложил рыжий, усаживаясь рядом со зверьком. - Я тебя с папой по'накомлю. И с мамой. И с Льви'осветом. Ко'да он на'дётся. И с К'ницей...
Пожалуй, перечислять свою бесконечную родню Златолап мог долго. Но горностай явно не собирался с ними знакомиться, о чём и сообщил своим привычно-мягким бархатистым голосом. Рыжий вздохнул.
- 'овсем-совсем? - уточнил он. - А поиг'ать со мной при'ёшь? Ты интере'ный. Ты мне нрав'ишься.
На сей раз юркий зверёк промолчал. Только усмехнулся, хитро глянул чёрными глазами-бусинами и поскакал по снегу прочь, обратно к лесу. Златолап проводил своего провожатого огорчённым взглядом. И глаза, ослеплённые зимним солнцем и прищуренные для спасения от лишнего света, на удивление легко различали белую шубку горностая на белом искрящемся снегу. Впрочем, это могло удивить кого-нибудь другого. Рыжий всегда видел так.
Но вот маленький зверь стал уже не различим вдали, и котёнок, вздохнув, повернулся к приюту. Надо было идти туда, поговорить с папой, рассказать о Львиносвете, пожалуй. Вдруг с пушистым что-то случилось. Или он всё ещё ищет своего маленького спутника в лесу, не зная, что тот уже почти дома. Златолап уже собирался шагнуть вперёд, когда сзади его окликнули. И голос был довольно знакомым.
Рыжий быстро обернулся, качнувшись и едва не кувыркнувшись в сугроб от этого, но в разворотах уже не было никакой нужды. Светлая пушистая тень словно взлетев над снегом, уже сидела рядом, кутая его в мягкий тёплый хвост и уткнувшись носом в макушку.
- Ль'иносвет! - Златолап обрадованно задрал голову, уставившись на старшего друга довольно блестящими глазами, по такому случаю распахнутыми во всю голубую ширь. - Ты нашёлся! А я не 'нал, как тебя искать. Я пы'ался охо'иться на лань, но не нашёл её. А потом пришёл горно'тай. Ты видел горно'тая? Он заба'ный. И инте'есный. Он 'казал, что лань была 'десь... то есть там... в лесу... да'но. Два-три дня на'ад, - котёнок на миг запнулся и неуверенно повёл ухом. - Львино'вет, а два-три - это много? - но вспыхнувший на миг интерес едва ли мог перебить распирающее детёныша желание рассказать о своих приключениях, и рыжий продолжил тараторить, не особо заботясь о том, слушают ли его - Златолапу просто требовалось высказаться. - Мы го'орили про папу и К'ницу. А п'отом он сказал, что ты да'еко. А в лесу опасно. И что мы до'жны идти сюда, - рыжий махнул в сторону приюта, вновь качнувшись и повалившись всё-таки на окутывающий его пушистый хвост. Впрочем, котёнок тут же вскарабкался обратно на лапы. - И мы шли, шли, шли... А по'ом пришли. И он ушёл. А ты появи'ся. Вот! - Златолап встопорщил короткие усы, довольный донельзя тем, что и ему теперь есть о чём рассказывать. А то до сих пор приходилось только слушать чужие истории да мечтать о... приключениях? - Это и есть п'и... прикл'ючения, да? - котёнок улыбнулся и даже подскочил на месте, позабыв об усталости. - А ты где был? Ты по'мал кого-нибудь?

Львиносвет слушал молча, только всё крепче прижимал котёнка к себе, словно тот мог прямо сейчас, посреди чиста поля, опять куда-то исчезнуть. В чьей-нибудь другой хватке можно было бы опасться за возможность детёныша быть раздавленным или задохнувшимся, но в пушистой шерсти Речного воителя ему это едва ли грозило. Разве что в ней потеряться – Златолап и так уже только мордочкой наружу высовывался, скрытый в чужом тёплом хвосте.
Впрочем, котёнка это вполне устраивало, а ответов ему пока и не требовалось – рыжий был слишком захвачен собственным сбивчивым рассказом. А к его концу, когда интерес малыша к собеседнику начал просыпаться, Львиносвет уже реагировал на окружающие раздражители, представленные, главным образом, мелкой рыжей мордашкой, взирающей на воителя часто моргающими голубыми глазами.
- Я тоже, наве'ное, - вздохнул Златолап в ответ на признание старшего в своём фиаско в роли следопыта. - Я не нашёл лань. И тебя не 'нал, как искать. И го'ностая не почуял.
Признаваться в своих неудачах тому, кто только что признался тебе в своих оказалось легче, чем рассказывать о них кому-нибудь гордому от осознания собственных достоинств. Едва ли рыжий сумел бы так открыто заявить о таком отцу, вернувшемуся с добычей, или даже брату. Во всяком случае, Клычку. Возможно, Водопадику... Водопадик мирный и дружелюбный, с ним бывает легче.
Львиносвет внезапно нагнулся к самой мордашке Златолапа. Рыжий со смесью растерянности и настороженности уставился в серьёзные глаза воителя. Что-то подсказывало котёнку, что когда смотрят так, ни о чём добром и приятном говорить не собираются.
Выслушав проникновенную просьбу Львиносвета, котёнок задумчиво потеребил ухо задней лапой. Можно было бы просто сказать "Да", и на этом бы разговор закончился. Едва ли светлый стал бы требовать от детёныша больших обещаний. Едва ли кто-либо стал бы винить в нарушении своего слово однолунного малыша, который даже до конца не понимал, чем грозило ему минувшее "приключеньице". Но заноза, сидевшая под рыжей шкурой и не дававшая обычно спокойно слушать чужие истории, толкавшая переспрашивать и уточнять детали, эта самая заноза сейчас не позволяла запросто отмахнуться от предупреждения воителя.
Рыжий сомневался. А привычки врать у него не было. Он вообще ещё не подозревал о существовании такой штуки, как ложь. Зачем она нужна, если и в реально жизни безо всяких сказок - то племянники, то горностаи?
Выходит, если бы он сидел на месте, он был бы в большей безопасности, чем отправившись бродить по лесу? Но горностай говорил, что в лесу много опасностей. Почему же тот куст, где Львиносвет оставил малыша, более безопасен чем тот, где рыжего нашёл белый зверёк?
Лес-то один.
- А если бы на меня там напа'а опасно'ть? - уточнил Златолап. - Или ты бы совсем потеря'ся и не прих'дил?
Рыжий не хотел путать Львиносвета или играть с ним в каверзные вопросы. Он хотел разобраться сам. А то пообещаешь тут, а на тебя потом вылезет... большое с когтями... которые с тебя размером.
- Я пос'тараюсь, - вздохнув, кивнул всё-таки Златолап. - Пойдём. Как думаешь, с К'ницей уже всё в п'рядке?

Наверное, и самому Ручейку вскоре передалось истеричное настроение Куницы. Он чувствовал напряжение и страх за родившихся котят. Перед его глазами постоянно мелькала картина матери Оленька в тот момент, когда он тащил её безжизненное, переломанное тело с гремящей тропы в снег. Потом Ручеек вспоминал маленькую кошечку, свою дочь, которая замерзла и умерла из-за нехватки пищи и тепла прямо в старом, пустом гнезде двуногих.
Но был жив Оленёк, этот чудесный молодой кот, которому предстояло стать Речным воином. И потому Ручеек чувствовал уверенность в том, что может и должен позаботиться о новом поколении речных котят и воспитать их именно такими, какими должны быть коты этого чудесного племени.
Первая его дочка практически сразу перекочевала к матери, и Ручеек одобрительно усмехнулся, радуясь тому, что Куница перестала извергать проклятия на его буйную головушку и принялась за правильное дело. Зато уж следующего котенка Ручеек заграбастал в свои лапы и вылизал с ног до головы, удивляясь тому, насколько похожа эта маленькая кошечка на него самого в детстве. Такая же круглая, серая и симпатичная.
Он почувствовал какую-то невольную привязанность к ней. Своими чертами она неуловимо напоминала ему кого-то ещё, кроме него самого. Ручеек вздрогнул.
"Речушка..."
Он не рассказывал Кунице историю про умершую дочь, вообще никому, кроме Львиносвета. Но рыжий здоровяк наверняка успел всё позабыть...
Ручеек смотрел на серого котенка, дрыгающего крохотными лапками, а видел совсем другую душу, которую своей невнимательностью, несобранностью обрек на смерть. Ручеек осторожно коснулся носом ушка дочери и замурлыкал от счастья. В тот же миг родился последний котенок, его сын. Крохотный малыш, по телосложению похожий на отца. Шерстка у него была правильного, серого цвета за исключением белого на груди, животе и лапках. Он чем-то напомнил Ручейку его белого брата, Белька. Беленького.
Ручеек быстро вылизал и его шкурку, после чего отправил маленьких брата с сестрой под опеку матери.
На этом все, вроде как, успокоилось, и Ручеек устало вздохнул. Он лизнул Куницу в лоб и сел рядом, завороженно разглядывая котят. Молодой кот только теперь понял, что не испугался ни криков, ни вида крови. И это лишь дало ему повод больше верить в свои силы.
А Куница тоже не растерялась: напомнила про то, что котятам пора дать имена. Ручеек одобрительно кивнул:
- Коршунок... хорошее имя, сильное, - сказал он, чуть щурясь и внимательно оглядывая котят, ища хоть малейшие признаки кашля или какого иного недомогания, по поводу которого нужно будет обратиться к целителям.  - Капелюшечка... Капелюшка... хорошо. Коты с речными именами часто бывают очень везучими, - сказал он, улыбнувшись своим мыслям.
- Давай назовем темно-серого Громиком, - предложил Ручеек в свою очередь. - Он серый, как грозовая туча, и наверняка будет большой и сильный. Одним словом - Гром.
Он провел лапой по спинке темно-серого котенка, приглаживая шерстку. Этот малый был бойкий, не хуже Коршунка, и он нравился Ручейку.
- Вторая дочка пусть будет Речушка, - продолжил новоиспеченный отец, благоговейно глядя на серую кошечку. Оставался последний малыш, не менее любимый сын, который наверняка будет самым мелким и шустрым из всей этой ребятни. Опять пошли ассоциации с Бельком, и вскоре Ручеек придумал хорошее имя и для младшего.
- Пусть будет Малёк. Шустрая, ловкая рыбка.
Довольный таким выбором, Ручеек успокоился, но не тут-то было. По завершении процесса родов его решил навестить ещё один кот, знакомый с детства. Серый обернулся, преграждая Ястребиннику путь к Кунице и котятам. Выражение его морды потеряло былую безмятежность. Он устал, да и нельзя быть хорошим для всех.
- Пожалей своих родственников, они и так за этот день натерпелись. В том числе и самых маленьких. Подлечи раны. А потом я с удовольствием с тобой подерусь, - четко разделяя слова, более низким, чем обычно, тоном проговорил Ручеек, понимая, что исход драки в любом случае взволнует соплеменников и родственников Ястребинника.

Последнее время жизнь Цапли стала какой-то однообразной. Поел, поспал, побродил без особой цели по приюту или вокруг него, снова поел и поспал. Даже целители перестали нагружать её работой по присмотру за раненными, которых, впрочем, с каждым днём становилось меньше. Зато не отказывались каждый день обстоятельно побеседовать с кошкой, бдительно присматривая, чтобы та не вздумала далеко уходить от жилища котов в морозы или заняться погоней за каким-нибудь кроликом. Впрочем, подобное внимание со стороны целителей было вполне обоснованно, они видели и понимали ситуацию лучше других. Но в последние дни даже некоторые воители начали посматривать на серую кошку с пониманием и относиться с осторожностью. Если не сказать - с опаской. Это, впрочем, тоже было вполне объяснимо.
С Цаплей никто никогда не проводил бесед на деликатные и интимные темы, но кошке это и не требовалось. Что беседы, если она уже вполне успела на многое посмотреть, а в некотором и поучаствовать. В первые дни, когда Ветряная обнаружила, что ей становится всё труднее не то что бегать, но даже ходить, кошка, признаться, встревожилась, опасаясь, что из-за частого сидения в приюте начинает терять форму. В переносном смысле. Когда же выяснилось, что форму она в самом деле теряет, в смысле самом прямом, Цапля встревожилась ещё больше. Ей не пришлось долго ломать голову, чтобы припомнить, в каких случаях кошка может начать округляться, ведя жизнь не больно сытную и мирную.
Правда потом, после обращения к целителю, жизнь всё-таки стала относительно сытной. Раньше Цапля вполне могла пропустить завтрак-ужин из-за занятости или нехватки дичи. Теперь же бдительное внимание целителей не позволяло обходить кучу с добычей стороной. Мира, правда, ожидать не приходилось, особенно когда главные противники их с Львиносветом отношений всё узнают. По крайней мере, кошке не надо было долго гадать, чтобы назвать главного "виновника" случившегося. Правда, надо было теперь как-то сообщить об этом здоровяку.
Сегодня его с утра пораньше унесло на прогулку со Златолапом. Цапля выяснила это, проснувшись чуть позже своего друга. Против детёныша Течения кошка ничего не имела - пусть Львиносвет повозится с ним, поиграет. Может, ему легче будет воспринять новость о собственных котятах. Серая съела одну из белок, пропахших не самыми приятными ароматами города. Впрочем, привередничать возможности не было. Для прогулки время ещё было раннее, к тому же Ветряная хотела наконец дождаться золотистого здоровяка и поговорить с ним, а потому кошка вернулась на свою подстилку. Немного полежав, она вновь задремала.
Разбудил Цаплю звонкий голос Златолапа, который даже без особых усилий пробивался сквозь гомон других котов. Кошка сонно моргнула, встряхнулась, потянулась, одновременно обводя приют взглядом в поисках знакомой золотистой шерсти. Раз котёнок Течения уже тут, то и его сопровождающий должен был вернуться. Рыжий и вправду был в приюте. Правда, выглядел Львиносвет весьма удручённо и понуро, особенно для Львиносвета. Что такого могло произойти за время прогулки, чтобы жизнерадостный здоровяк так расстроился?
Цапля вздохнула и перебралась к другу.
- Ты в порядке? - она нагнулась, встревоженно заглядывая в лицо любимого, закрытое широкой лапой, и ласково лизнула рыжее ухо. - Что-то случилось?

Львиносвет встрепенулся и поднял голову. Он пытался выглядеть бодро, но, говоря откровенно, врать у рыжего здоровяка получалось не очень. В другое время Цапля попыталась бы докопаться до истины, которую Львиносвет вздумал прятать и которая, похоже, была не особо приятна, но встревоженный взгляд Речного скользнувший по серым пушистым бокам, переключил мысли кошки на другую проблему. Прежняя тема оказалась забыта, к счастью для рыжего. Хотя это смотря с какой стороны посмотреть - грядущий разговор тоже обещал быть не самым лёгким.
Итак, рыжий всё-таки заметил изменения, произошедшие с его подругой. Не сказать, чтобы быстро, но Цапля подозревала, что Речной так и останется в неведении, пока ему в лоб не сообщат главную новость. Кошка любила Львиносвета, но последнее время она смотрела на мир трезво и реально. А в трезвом и реальном взгляде наблюдательность и умение понимать тонкие намёки были не в числе главных достоинств Речного воителя.
- Ну как... - Цапля вздохнула и оглянулась по сторонам.
Они сидели вроде бы у стеночки, в углу, но вокруг всё равно кипела жизнь. Десятки котов, множество глаз и ушей, некоторый из которых, просто так, от нечего делать, следили за воркующей в тени парочкой. Какие уж тут серьёзные разговоры? Пока только некоторые, наиболее бдительные и внимательные догадываются о положении Цапли. Но стоит сейчас только слово произнести, пусть даже шёпотом, спустя полчаса все будут всё знать. Осуждение, восторг, паника - неважно, что будет испытывать каждый из них, ведь всё это будет относиться к её серой персоне. А как раз сейчас Цапле не хотелось оказываться в центре всеобщего внимания.
- Пойдём прогуляемся, - повернулась она к ожидающему ответа Львиносвету. - Как-то засиделась я в этом приюте.
Улыбнувшись другу - и постравшись, чтобы её улыбка выглядела если не успокаивающей, то хотя бы не напряжённой - кошка вновь лизнула рыжего воителя в щёку и двинулась к выходу, стараясь не слишком переваливаться на ходу. Всё-таки ходить с выросшим брюхом и округлившимися боками было неудобно и непривычно.

--- Пшеничные поля

Кошка ждала ответа от своего спутника. Он был достаточно серьезен и сказал, что ей показалось. Просто Куница забралась слишком высоко. Что верно - то верно. Добраться до цели, чтобы поздороваться с новоиспеченной мамашей - это дорогого стоит. Поэтому и у Мер желание поиссякло.
Затем серошкурый добавил, что всегда знал, что она его хочет убить и улыбался широкой улыбкой. Сейчас было заметна его искренность и доброжелательность, открытость. В общем все, чего не хватает Хладовею. Обыкновенно он все же чересчур замкнут.
- Это мой маленький секрет. Только вот никак не могу понять куда же ты хочешь пойти? Поля или ручьи? - усмехнувшись, проговорила синеглазая. Затем ее усмешка превратилась в звонкий смех, который она старалась сделать как можно загадочнее. Продолжая игру, своего спутника насчет того, что она хочет его убить.
О нет, конечно, она совершенно не могла никому навредить. Но придать атмосферу стоило. Это, наверное, будет романтично, прогуляться вдвоем ранним утром.
Некоторые из кошек тоже поспешили выйти на улицу. Все же было интересно что дальше их ждет, а еще где ее сестра. Встав, Сумеречница улыбнулась и уже была готова идти, надеясь, что Хладовей выберет их путь.

Минутка ностальгии никогда не бывает лишней. Течение, глядя на обессилевшую дочь, окруженную новорожденными малышами, пока еще безвольно лежащими возле её живота, спящими или сосущими материнское молоко, видел перед собой Сладкозвездную, которая в таком же усталом удовольствии глядела на их медно-рыжую дочку, недовольно разинувшую ротик и громко кричащую, прочищающую легкие. Сладкошипа улыбалась ему, в основном глядя на дочь, а затем, обернувшись, спросила, сонно щуря глаза:
- Как насчет Кунички? Тебе нравится?
- Очень, - ответил серый и лизнул подругу между ушей.

Говорят, что материнский запах с первого вдоха котенка остается в его памяти. Интересно, помнит ли Куница запах Сладкозвездной?..

Дочь не замедлилась с вопросом к Ручейку. Конечно, о наречении новорожденных. К этому вопросу подходили не только с любовью, но и аккуратностью, ведь как назовешь корабль, как известно, так он и поплывет. И серый кот навострил уши, впрочем, не предпочитая вмешиваться в дела супругов. Как бы ни было больно и обидно за дочь, он не имел права теперь отрицать, что Куница выросла, так же, как и Ручеек; и что теперь, образовав семью, Течение должен перестать видеть в них детей, тем более - своих котят, которым еще слишком рано, слишком противопоказано иметь своих детей. Но разве может кот, буквально отец-одиночка, отринуть все эти мысли, заменив их другими, тем более когда они еще настолько свежи? Конечно, нет.
Течение провел взглядом по внукам, среди которых ярким пятном выделялся рыжий. На нем и заострился первым взгляд Куницы. Её речь была немного скованна, оно и верно - давать имена детям не только приятно, но и трудно. Особенно трудно осознавать самый этот миг, когда из того, что просто вылилось в факт, превращается в нечто, занимающее большую часть твоей жизни.
Он легонько склонил голову, одобряя выбор дочери, но понимал, что больший вес сейчас имеет согласие Ручейка. А имя напомнило о Ястребиннике, о котором так никто и не сумел перед ним держать ответ, где сын и что с ним.
- А ее можно назвать Капелюшечка, и в честь всего Речного племени, у нас было много таких имен, - Куница скосила на него свои хитрющие посмеивающиеся глаза, и Течение одобрительно и подбадривающе ей улыбнулся, мигом припомнив и Туманницу. Здесь отказаться от своих пяти копеек он уже не мог.
- Несомненно, это имя принесет ей удачу, - новоиспеченный дедушка с любовью поглядел на внучку, разглядывая в ней знакомые черты.
Эстафетную палочку принял Ручеек. Он задумчиво разглядывал дымчато-темную спину, ища вердикт этому мальцу. А Течение так и не успел понять, сколько у него внуков, а сколько внучек. Впрочем, пока по одну и там, и там.
Громик. Самец. А следующее имя пулей выскочило из молодого отца, точно он всегда знал, как назовет свою дочь.
- Вторая дочка пусть будет Речушка.
Течение недобро прищурился. Конечно, каждый из родителей имел любимца среди котят, но выделять не стоило никого из них. А имя Речушки слишком сильно перекликалось с отцовским.
- Пусть будет Малёк. Шустрая, ловкая рыбка, - нарек последнего Ручеек, и Течение молча лизнул дочь в ухо. Оглядел внуков. Капелюшка, Речушка - две внучки, обе серенькие и тоненькие, как ручеек, пробивающий себе путь через новые земли. Малек, Громик и Коршунок - трое внуков, от разнообразных серых тонов до пламенного пятна на общем фоне.
- А у них еще и дяди есть, на пару дней всего лишь старше, - улыбнулся глашатай и взмахнул хвостом, собравшись покинуть семью и оставить пока Ручейка в покое, но тут...
- Отец! Куница! - раздалось со входа, и Течение поверх спин увидел, как сюда несется Ястребинник.
От удивления он не мог вымолвить не слова. Он сделал пару шагов навстречу сыну, но не успел ничего боле: Ястребинник распушился и с гневными упреками бросился на Ручейка. Тот тоже в долгу не остался, а Течение раздраженно передернул ушами.
- Никаких драк, ясно вам обоим? И не устраивайте разборки рядом с малышами. Идем, Ястребинник, они нуждаются в покое, - Течение поманил хвостом сына и отошел в сторону, заметив золотистую шерсть Львиносвета, мелькнувшую у входа в приют.
- Тебя так долго не было... И никто не мог сказать мне, что с тобой. Ты ранен? Что случилось? Иди к целительнице, у Пестролистой выдалась очередная тяжелая ночка. А после поговорим. Нам стоит слишком о многом побеседовать.
- Папа! - раздался очередной крик. Определенно, всем хотелось урвать по кусочку от глашатая.
- Златолап! - Течение поглядел ему за спину и снова обнаружил там Львиносвета, а рядом с ним серебристую Цаплю. - Ты уже проснулся?