Я, отряхивая с длинной белой шерсти налипшие кусочки мха из подстилок, разодранных веселящимися котятами, выполз из детской, успешно скрывая улыбку. Я не мог поверить, что эти котята, которых мы подобрали утром с Шорохом, уже успели запасть мне в душу, однако что-то в них и правда было. Листик и Ягодный - наши с Шорохом котята, наши приемыши, за которых мы теперь ответственные. Отличный подарок свалился с неба нам на голову на наши с сыном Когтя посвящения.
А тот где-то шатается с Титомиром, пока я заставляю Костра объяснять, почему я немой. И, черт возьми, я не впервые проклинал природу за мою немоту, но сейчас я особо готов был поквитаться с этой моей второй матерью за такой чудный недостаток, кой я имею.
Я вышел полностью из детской и сладко потянулся, распрямляя затекшую спину и плечи. Да, детская уже не та, что раньше. Теперь я уже не тот маленький белый немой ком меха, не радующий глаз родителей и сестры, теперь я уже большой, статный воитель, пусть все ещё и немой. Во мне стала разгораться новая надежда: что после появления котят, предки подарят мне голос и позволят воспитать Листик и Ягодного так, как и подобало моим родителям воспитывать меня, а не так, как они это делали. Я с ужасом осознавал, что первоначально вел себя с моими приемышами так же, как и Сатира с Сапсаном - со мной.
Оттянув задние лапы и упершись передними в землю, я отлично прогнул уставший позвоночник, с наслаждением услышал треск позвонков, встающих на положенное им ровное место, и, приветливо помахивая хвостом воителям, сидящим на поляне, прошел к куче с дичью. Выбрав оттуда не особо костистую мышь, я ухватил её за тощий хвост и отошел в сторонку, улегшись в тени. Жадно поедая своей положенный ужин, я, наставив уши, внимательно прислушивался к разговорам вокруг - больно интересно шептались о чем-то воители, поглядывая на меня с таким соболезнованием, какого я уже давно не видел. Может, из-за котят или из-за того, что я пропустил ночное бдение, нарушив традицию племени?
Но нет. Я их устах отчетливо отливало солнцем имя "Грач". Иногда к нему примешивался запах Титомира и какой-то беды. Я знал, что мой бывший наставник не в ладах со слепцом, но не думал, что они решатся когда-нибудь в открытую схватиться вместе и довести одного до могилы. Но сейчас из каждых губ на землю лились потоки яда, пахло сырой могилой, и вкус мыши был приправлен цветами, выросшими на кладбище.
Я с трудом проглотил последний кусок вставшей поперек горла мыши и, поднявшись, метя хвостом воздух, вздернув повыше голову, прошел к палатку целителя. Мне вслед падали тяжелые, сочувственные взгляды, и резкие, тихие шепотки, дыханием общего племени пролетевшие над головами воителей.
Я зашел к Черемухе и в знак приветствия кивнул головой. Потом перевел взгляд на Грача, который был там. Смущенный незнамо от чего, я отошел от входа, приблизился к нему. Уселся рядом и молча, как всегда, положил лапу на его черную лапу. "Здравствуй, Грач."

Он отреагировал неожиданно резко, и новая волна смущения затопила меня, как вышедшая из берегов река захлестывает земли Речного племени. Его голос, такой привычный для моего уха, отозвался невиданной болью в барабанной перепонке, и точно я обрел второй слух, второе зрение; я точно был сейчас на поляне, где воители гуртом наваливались на вход в палатку целителя, напряженно вслушиваясь в отголосок раздавшегося голоса, надеясь уловить, что сейчас происходит там, где встретился немой кот, утром притащивший в лагерь котят, и хромой кот, притащенный утром за шкирку домой.
Я бы отдал на свете все, что угодно, лишь бы обрести голос.
Так. Где я оставил Костра? Он только что так прекрасно объяснил, почему я нем, котятам, так что пусть попробует сейчас рассказать то же самое, но только более взрослому воителю, который делает вид, что не знает меня.
Тревожным эхом шуршали в памяти разговоры воителей. "Потерял память... в завале... Титомир вытащил его... Какое несчастье! Бедная Иволга, бедный Ворон!.. Никого не признает, хоть убей... Слышал, что произошло? Наша опора-то рухнула!.."
Кончик белого хвоста судорожно метался из стороны в сторону; белая лапа тяжело, свинцово впечаталась в землю, сброшенная небрежным жестом кота, который был мне так дорог. Я до боли, выгнув шею, напрягшись всем телом, всматривался в голубые глаза наставника, боясь моргнуть, боясь отвести взгляд. Я надеялся поймать на его черной морде замаскированную улыбку; я надеялся, что сейчас он, что-нибудь пробурчав ещё для приличия, похлопает меня хвостом по спине и поздравит с посвящением, но чем больше я смотрел в его глаза, тем сильней ощущал ту неприкрытую пустоту, которую отныне выражал его взгляд. Воспоминания, может быть, и были, но потерянные там, где он приобрел эти свежие раны.
Взгляд упал на его искалеченную лапу. Грач так долго восстанавливался, а теперь судьба нанесла ему новый удар. И я, немой, не в силах ему помочь, вспомнить хоть что-нибудь из его прошлой жизни. Хотя бы... меня. Как бы эгоистично это ни звучало.
Затем, неожиданно ощутив прилив сил в лапах, я размашисто поставил крест на земле. "Я".
Извернувшись, я выдернул из хвоста пару белых волос, прищурившись от резко кольнувшей боли, и аккуратно опустил их на начертанный священный знак. Тихо тронул хвостом ухо, прижав его к голове. Оставалось надеяться на его сообразительность. Или звать Черемуху.

Затаив дыхание, неосознанно отсчитывая удары сердца, я смотрел, как Грач озаряется удивлением, наполняется любопытством, рассматривает рассекший землю крест и упавшие на него белые волоски. Я с плохо скрываемым волнением следил за тем, как его зрачки, спрятанные в глазах, устремленных на заветный символ, расширяются, а затем, точно вспыхнули ледяным голубым пламенем, взметаются, опушенные шерстью, незаметными на её фоне ресницами, и его грубый голос вновь больно долбится, точно дятел, в ухо.
- Ты что, язык проглотил?
Да с удовольствием. Он мне все равно не нужен, а так - хоть какая-то еда в голодный период.
- Издеваешься?
Ещё чего!
Неужели он правда совсем, совсем ничего не помнит? И в нем даже нет ни малейшего намека на то, чтобы раскрыть пошире границы своей памяти и восстановить все, что он утерял? И почему он вообще обо всем забыл? Почему я, упав с дерева и тоже основательно приложившись к земле головой, помнил всё, что со мной было, а он - нет?
Мной овладела злость. Я с какой-то непонятной мне ненавистью провел лапой у горла; приоткрыв рот, похрипел, показывая, что не могу издать ни звука даже при самом большом желании (при этом старательно показывая, выпячивая эти старания).
Заметив, что Грач чуть пригладил загривок и оставил в стороне прежнюю неприязнь и раздражение, я с сожалением подумал об овладевшей мной вспышке гнева и снова внимательно оглядел его. Ну и что мне ему "сказать"? Что бы я теперь не делал - он не вспомнит. Хотя, если попробовать древний, детский способ...
Я ещё раз, точно королева, терпеливо разъясняющая котятам опасность смерть-ягод, ткнул когтем в крест, затем - себе в грудь.
"Я".
Грач, догадайся. Пожалуйста.

Грач подтянулся, уселся, с интересом продолжая вглядываться в мою морду. Меня невольно перекосило, я не любил такое чересчур пристальное внимание, уделяемое моей особе. Со страхом, задержанным дыханием, я столько же пристально стал следить за тем, как двигаются в голубой оправе зрачки, потихоньку затлевают, как угольки в ночи, и затем, разбуженные неожиданной догадкой, перемещаются на меня, с кончика языка Грача срывается имя, такое знакомое, такое родное - но не моё.
- Снеголап?
Он спрашивает тихо, аккуратно, чуть прикрыто, еле шелестя губами, все ещё неуверенный в своей догадке, хотя двигается верно. Он же помнит меня ещё как ученика. Но не воителя. А я уже так быстро свыкся с мыслью, как гордо предстану перед ним, рослый, взрослый, с новым именем, коим наградил меня наш... как бы предводитель.
Яркозвезд.
Последняя ссора, из-за которой я не остался на ночное бдение, ярко вспыхнула перед моими глазами. Яркий, который, выпрямляясь, обещает, что больше не будет давать нам спуску, говорит, что был до этого "добреньким". Интересно, знал ли он уже тогда о том, что произошло с Грачом? Или я немного не сопоставляю время? Но ведь он проводил посвящение, пока наставника не было в лагере, значит, знал... Блохастая лживая шкура. И я ещё называю его своим предводителем?
Я смотрю в глаза Грачу; улыбаюсь, киваю ему головой, подбадривая. Интересно, как вообще восстанавливают память? Может, что ещё попытаться ему напомнить? Или дать и дальше делать собственные предположения, играя буквально в "горячо/холодно"?