Не веря в это толком, котёнок ведёт ухом, всё так же пристально глядя на предводителя, усердно вчитываясь в чужие эмоции. От собственного вопроса шерсть начинает топорщится в подсознательной попытке казаться крупнее, увереннее. Начинает прежде, чем сам Колючка успевает заметить за собой этот жест. Неловко отводит взгляд, коротко лижет себя в грудь, приглаживая шерсть. Успокаиваясь или хотя бы делая вид.
Чужие слова, нет-нет, да вселяют уверенность. Если Звёздное Племя и правда приглядывает за ними, значит его отец, его семья всё ещё с ним. О том, что они могут смотреть на него с разочарованием думать не хочется, но не получается не. Колючка так же быстро, бессознательно поднимает взгляд в рассветное небо, сам не понимая, что он ожидал там увидеть. Особенно сейчас, когда усеянная звёздами дорога в небе скрылась. Должен ли он двигаться дальше? Кто знает. По крайней мере стоит хотя бы попытаться.
Он заторможено, благодарственно кивает, вновь подняв взгляд и смотря с какой-то искренней усталостью и болью. Болью, через которую сейчас он переступает, делая над собой невыносимое усилие. Части Колючки — через минуты уже Шипа — бесконечно хочется лечь назад. Безучастно повести плечами, сдаться окончательно и просто позволить истощению сделать своё дело. Медленно и мучительно, как и заслужил. На эти мысли он сам себе мотает головой, словно вытряхивая их прочь. Нет. Пусть крошечный, но один разумный его фрагмент отказывается. Его отец не за этим спас ему жизнь, пожертвовав собой. Его вела через холод и боль судьба не для того, чтобы он сдался сейчас. Пускай это ощущение ещё множество раз ослабнет, сейчас он вдыхает полной грудью воздух, полагаясь на чужую поддержку, морально опираясь о чужую уверенность и желание помочь.
Через пару минут оруженосец делает шаг вперёд, переступая через истошно, захлёбываясь орущий на него о вине и недопустимости фрагмент разума. Шатаясь и едва не споткнувшись о собственные затёкшие лапы.
Эта решительность пошатывается, как сам Колючка, когда на них устремляются чужие глаза. Множество разноцветных, цепких пар. Он чувствует, как его видят и от этого становится трудно дышать. Нервозность сковывает, сжимает цепкими лапами горло. Судорожный вдох и неровный, слишком быстрый выдох - будто под ледяную воду окунули.
И всё же он слушает, цепляется когтями за землю и мыслями за чужие слова, громогласно отдающиеся в его голове. Праздновать его возвращение? Хочется мотнуть головой, но почти названный оруженосец не двигается, только снова бездумно распушает шерсть, выдавая свою нервозность с головой.
А ведь вернулся он не в полной мере сам. Неожиданная мысль звучит громко и ясно в затуманенной до этого голове. И об этом он должен спросить. Но сейчас он возвращается в момент.
В множество пар чужих глаз, в чужую речь. Ему дают новое имя и острые, как шипы, когти впиваются в землю ещё крепче. Ветерок ерошит шерсть, сам Шип вдыхает воздух как-то иначе, как-то по-новому. Смена имени резонирует, переворачивает что-то. Возводит тонкую, хрупкую и готовую разлететься на осколки в любой момент, но стену между прошлым и настоящим. Он вскидывает голову, чувствует этот ветер и чувствует наконец реальность происходящего. И сейчас почему-то не страшно. Теперь уже его здоровый глаз цепко вглядывается в чужие, пытаясь найти, угадать, кто из присутствующих станет его наставником.
Видит жест Ярозвёзда и делает несколько шагов ближе, не зная, чего сейчас ожидать. Не зная, что сейчас ему полагается сделать. Он видел церемонии посвящения, но как же давно это было, словно бы в далёкой, прошлой жизни. Взгляд из цепкого — в неуверенный, выжидающий.
Зато он чётко знает, что ему необходимо сделать потом, когда церемония будет завершена. Ему нужно попытаться подойти к предводителю, спросить о чёрных птицах, которые, казалось его вели, о спутанных, лихорадочных снах, в которых он раз за разом поворачивал не в ту сторону, чтобы потом, наяву не свернуть на неверную дорогу. Здесь что-то больше, чем совпадение, что-то важнее. И об этом оруженосцу нужно знать.
