Он потерял связь, последовательность событий. Снова все смешалось в общую кашу, которая вязко сосала под ложечкой и затягивала в себя все глубже и глубже каждую часть его рыжего тела, обсасывая каждую косточку, каждую шерстинку, причмокивая и, удовлетворившись вкусом, переходя на другу часть его тела. Рыжая шерсть намокла и прилипла, а чача все выше и выше поднималась по нему. Вот уже и грудная клетка обездвижена, он не может вдохнуть полной грудью, он не понимает, как же выживет теперь, когда не может дышать, когда не может поглощать живительный кислород и отдавать смертельный углекислый газ; рот грязь поободралась к его рту: он открыл его в безмолвном крике, открыл, вывалив наружу язык, который тотчас же был поглощен этой отравой; его зубы зашатались в деснах и выпали, с тонким треском разбившись о камни; вот уже жижа залилась ему в ноздри, последние вдохи – и все ещё он продолжает чувствовать, как она приливает к кончикам ушей, как облизывает их холодным, мокрым, неприятным, липким языком, и вот – конец. Он перестал чувствовать, он полностью погружен в мертвое болото.
Рыжий открыл глаза. Точней, не открыл, а просто мучительным движением заставил себя приподнять веки, которые тут же упали вновь и сомкнулись с нижними. Ему казалось. Что мир перевернулся с ног на голову, даже если мир этот – твой, и хозяин тут не кто иной, как ты. Рыжий уже пробовал поставить все на место, пробовал отцепиться от этой вязкой жидкости, в которой он сейчас болтался. Но ничего не помогало. Что-то изменилось тут, снаружи, и его мир больше не подчинялся его мысли, его слову, его закону. Что-то… кто-то нарушил гармонию внутри него.
И эта кровь… Кажется, это было последнее, что кот явно отразил.
Кровь была везде. Она ссохлась на его шерсти плотными корками, она покрывала его так густо, что поверить нельзя было, что все это - его. Но, к сожалению, ему нужно в это было поверить, поскольку это было так. Но откуда он знал, откуда, что всё это богатство на его теле – его собственное? Его темная, соленая, красно-бурая жидкость?
Он не помнил. Не помнил, что с ним случилось, как и когда, где и почему. Золотой кот стерся из памяти моментально, на месте битвы – черная пустота. Лишь алые потоки крови, которые, вытекая откуда-то и застилая все поле обзора, смешивались с чистой водой водопада и текли, текли к рыжему, как змеи извиваясь на его теле, ложась на него, сдавливая грудь и всё тело, заставляя погрузиться его во мрак. Он слабел, слабел с каждой попыткой вырваться. И ничего не получалось. Абсолютно ничего. Он, кажется, был не готов к такому обороту событий, он не намеревался драться, но разве змеи спросят его по-кошачьи, что он хочет сделать? Он ступил на их территорию и он поплатился за это жизнью. Закон джунглей, метод выживания. Побеждает лишь сильнейший.
А он слаб. Слаб и беспомощен. Раз не смог отстоять собственную шкуру.
Эта мысль крепко засела в его мозгу, и, как только он очнулся в мире, она и заставила сработать его слезные каналы. «Прости… Я не смог постоять за себя, за тебя, за семью. Я не смог дать отпор душевнобольному и диким змеям. Я вторгся на чужую территорию и поплатился за это собственной жизнью. Я слаб. Я не гожусь тебе в пару. Уходи, Сапфира, забудь меня. Оставь, мне все равно уже пришел конец. Я надеюсь, что ты найдешь себе более достойного кота, будешь с ним более счастлива. Была ли ты счастлива со мной? Иногда мне казалось, что я насильно схватил тебя и привязал к себе нашими деться. Иногда мне казалось, что ты во мне разочарована. Иногда мне казалось, что ты меня не любишь. В ревности или в печали, в тоске по дому или по родным, лесным душам. Тебе интересен Лес, я же жил в нем, но ты бы не отпустила меня туда снова. Был ли в наших отношениях здоровый эгоизм, или все завязалось лишь из-за моего, который постепенно подточил нас обоих? Было ли что-то реальное, что связывало нас? Сапфира, как бы я тебя ни любил, ты должна сделать свой собственный выбор. Ты должна понять: оставить меня, труп, заблудшую душу, бестелесную и беспомощную, или остаться со мной, но тоже в качестве флера, эфирного сна, легкого эйфорийного напева. Я буду благодарен за любой твой выбор. И не обижусь, если ты сейчас уйдешь».
Если бы он очнулся до конца, если бы сказал, если бы освободил Сапфиру от клятвы, если бы смог… Но он не смог. Мне, рассказчику, верится, что это к лучшему, поскольку эта была бы самая наиглупейшая и наигрубочайшая ошибка в его жизни.
А теперь он не мог вымолвить и слова, и все продолжал находится в своем сне. Или жизни? Он и сам никак не мог понять, где находится. Он знал, почему и как тут очутился, но где – вопрос совершенно иной. Рыжий знал, что он все ещё летит сквозь черную, сосущую бездну, когда выпрыгнул из гондолы мертвого лодочника. Он знал, что конца-края не будет видно этой черной мгле. Он знал, что лица, которые он видел, лица, которые звали его и встречали здесь, были теми же самыми, что шептали его имя в бездне. Он упал в Тартар, который не имел дна, конца.
Самое жуткое ощущение в жизни – неопределенность. Только теперь рыжий до конца понял, что чувствует каждый в тот миг, когда принимает судьбоносное решение. Что же будет дальше, что, что? И что бы случилось, если бы я принял другое решение? Что, что произошло бы, будь все не так, все по-другому, если бы все это я поменял ещё раньше, давным-давно? Но и случилось ли тогда то, что случилось хорошего на этом моем жизненному пути, или нет?
Когда ещё рыжий задумывался над таким? Когда он стал таким мудрым и углубленным? Когда исчезла его легкая, жизнерадостная, позитивная натура? Что сталось с тем голубоглазым Риком, который прожил полжизни в Лесу, пока не понял, что его призвание – свобода. Свобода, пока не понял, что жизнь его ничто без Сапфиры. И без детей, без семьи. Он посвятил себя целиком и полностью им: он плескался с ними в их реке, укладывал спать, носил еду, учил охотиться, рассказывал сказки. Всей семье. Он вылизывал уши любимой, расчесывал её шерсть, заботился о ней и лелеял как зеницу ока. Иногда он сбегал в город, к Звезде Сибири, скучая по лесной жизни, - каким же он был тогда эгоистом! Что был из него за кот!
А теперь?
Теперь он меняется. И его мысли текут в другом направлении. Липкие змеи скручиваются вокруг его горла и сжимаются, иногда ослабляя путы. Узлы в гортани набухают и мешают ему говорить, он может только сдавленно сипеть и еле слышно кашлять. Во рту – привкус крови. Около глаз – корка. Вся морда в этой бурой грязной маске. Он даже не может нормально пошевелить лицевыми мускулами.
Но где-то на теле уже стало посвободней. Прекратилась качка и тряска. Слышались чьи-то голоса. Чувствовался чей-то нежный язык, чьи-то ласковые прикосновения. Его любили, о нем заботились. Все возвращается обратно к дарящему.
Но он повзрослел. Он изменился. Он постарел.
Когда Абрикос открыл глаза, прошло несколько лет.
Офф:
я внезапно понял, что должно было произойти с Риком. концовка абстрактная, вытекает из всего вышесказанного. прошу прощения за сумбурность