Во дни юности земной, когда некоторых из Первородных можно еще было узреть на этих полях, владениями Харара правила королева Атласка, внучка Фелы Плясуньи Небесной. И славной королевой была она. Лапа ее была столь же справедлива, благодетельствуя Племени, сколь молниеносен был коготь ее, разивший врагов.

Сын ее и соправитель был принц Многовержец. То был громадный кот, могучий воин, вспыльчивый, непомерно надменный для юных своих лет. Что касается его Именования, легенда гласит, что еще котенком он единым взмахом когтей своих поверг и убил сразу девять скворцов, сидевших в ряд на ветке. Потому он и был Именован Многовержцем, и далеко разошлась слава о его силе и деяниях.

Минуло много-много лет со времени гибели Виро Вьюги, и никто из живших в то время при Дворе ни разу не видывал кого-либо из Первородных. Несколько поколений сменилось с тех пор, как Огнелап пустился странствовать в дебрях, и многие считали его умершим или удалившимся на небеса к отцу своему и бабке.

Из уст в уста шла по Племени молва о мощи и смелости Многовержца, и стал Многовержец внимать тем ничтожествам, что вечно льнут к великому Племени, и стал он считать себя равным Первородным.

Однажды по всему Мировому Лесу пронесся слух, что Многовержец не согласен более состоять принцем-соправителем при своей матери. Назначено было Сборище, на которое отовсюду должно было сойтись Племя — пировать, охотиться и забавляться, и на этом Сборище Многовержцу предстояло надеть Мантию Харара, которую Тенглор Огнелап объявил неприкосновенной для всех, кроме Первородных, и провозгласить себя кошачьим королем.

И вот настал день, и Племя собралось при Дворе. Покуда все резвились, пели и танцевали, Многовержец грел на солнце огромное свое тело и осматривался. Потом встал и произнес: «Я, Многовержец, стоя ныне пред лицом вашим, по праву крови и когтя намерен надеть Королевскую Мантию, что так долго пустовала. Если не сыщется кота, который вразумил бы меня, почему мне не следует брать на себя это Древнее Бремя…» В этот миг по толпе пронесся шумок, и вперед выступил некий очень старый кот. Его потрепанная шкура отливала сединой — особенно на ногах и вокруг когтей, — и бела как снег была его морда.

«Ты притязаешь на Мантию по праву крови и когтя, принц Многовержец?» — спросил старый кот. «Притязаю», — отвечал огромный принц. «А по праву чьей крови притязаешь ты на королевский сан?» — спросил седоусый. «По праву крови Фелы Плясуньи Небесной, что течет в моих жилах, ты, беззубый, дряхлый мышиный дружок!» — горячо возразил Многовержец и поднялся с места. Столпившееся вокруг него Племя взволнованно зашепталось, а Многовержец подошел к сиденью из переплетенных корней Пра-Древа, посвященного Первородным. На глазах у всего Племени воздел Многовержец длинный хвост свой и оросил Пра-Древо, поставив на нем свою охотничью метку. Шепот стал еще взволнованнее, и кот-старец проковылял вперед.

«О принц, возжелавший стать кошачьим королем, — сказал старец, — быть может, по крови ты имеешь кое-какие права, но как насчет когтя? Вступишь ли ты в единоборство за Мантию?» — «Конечно, — смеясь, ответил Многовержец, — а кто будет моим противником?» Толпа глаза растаращила, высматривая могучего воина, который решился бы сразиться со здоровенным принцем.

«Я», — просто сказал старец. Все Племя удивленно зашипело и выгнуло спины, но Многовержец лишь вновь рассмеялся.

«Ступай домой, старый хрыч, и сражайся с тараканами, — сказал он. — Не буду я биться с тобой».

«Кошачьим королем не может быть трус», — бросил старый кот. И взревел тогда Многовержец от гнева, и рванулся вперед, целясь громадной лапой в седую морду старца. Но тот с удивительной быстротой отпрыгнул, саданув по принцевой голове, да так, что тот на время перестал что-либо соображать. Они принялись биться всерьез, и толпа с трудом верила глазам своим — таковы были ловкость и мужество старого кота, дерзнувшего выступить против столь огромного и свирепого бойца.

После долгих наскоков и отскоков они сцепились и стали бороться, свившись клубком, и хотя принц укусил старика в шею, тот, выпустив когти задних лап, ударил Многовержца так, что мех его закружился в воздухе. Разойдясь с врагом, Многовержец преисполнился изумления: как сумел столь сильно потрепать его этот немощный старец?

«Ты потерял много шерсти, о принц, — сказал старый вояка. — Может, откажешься от своих притязаний?» Разъяренный, принц рванулся к нему, и схватка возобновилась. Старец поймал зубами принцев хвост и, когда принц попытался повернуться и вцепиться ему в морду, оторвал сей хвост. Племя хором зашипело от удивления и ужаса, когда Многовержец, весь в крови, еще раз резко обернулся и встал носом к носу со старым котом, который тоже был ранен и тяжко дышал.

«Ты потерял шкуру и хвост, о принц. Так не отступишься от своих притязаний?» Обезумевший от боли, Многовержец бросился на старца, и они сцепились, плюясь, терзая друг друга, — в крови и слезах, блестевших на солнце. Наконец противник защемил задние лапы Многовержца меж корнями Пра-Древа.

Когда пыль осела, зрители испытали внезапное потрясение — в последней схватке с шубы старика сбило слой белой пыли. Морда его больше не была седой, и как пламя горели его лапы. «Ты видишь меня без маски, Многовержец, — сказал он. — Я — лорд Тенглор Огнелап, сын Харара, и это я повелел: кошачьих королей не было и не будет».

«Ты смелый кот, о принц, — продолжал он, — но твою наглость нельзя оставить безнаказанной». С этими словами Огнелап ухватил принца за шкирку и потянул, растягивая тело его и ноги, покуда они не стали во много раз длиннее, чем те, что задумала для кошек природа. Потом он извлек принца из-под корней и сказал: «Бесхвостым и бесшерстным, длинным и неуклюжим сделал я тебя. Ступай же и никогда более не являйся ко Двору Харара, ты, возжелавший захватить его власть. И в придачу вот какое заклятие налагаю я на тебя: да станешь ты служить любому члену Племени, который тебе прикажет, и так же да станут служить все потомки твои, покамест я не сниму этого заклятия с твоего рода».
С тем лорд Тенглор и удалился. Племя изгнало уродливого Многовержца, прозвав его Мурчелом — что значит «лишенный солнечного света», и он и все потомки его с тех пор ходят на задних лапах, ибо передние лапы Мурчела растут слишком высоко и не достают до земли.

Многовержец, захватчик, наказанный Первородным, был первым из Верзил. Они долго служили Племени: укрывали нас от дождя и кормили нас, когда охота была неудачна. И если иные из нас ныне служат опозоренному Мурчелу, то это уже другой рассказ, для другого Сборища.

Давным-давно, когда коты были котами, а мыши и крысы по ночам в кустах пищали «мамбли-пег, мамбли-пег», Рычатели и Племя жили в мире. Последние из псов-демонов вымерли, а их более миролюбивые потомки охотились рядом с предками наших предков.

И жил тогда принц, — ах какой это был принц! — и звали его Краснолап, и был он очень несчастен при дворе своей матери, королевы Пушинки Небесной. И вот он, шепча и танцуя, ушел ворожить с камнями и деревьями, ушел искать приключений… И вот однажды, когда солнце стояло высоко в небе и слепило ему глаза, Краснолап подошел к двум огромным кучам костей, лежавшим по обе стороны дороги у входа в долину. Он знал, что это ворота в Дикдикдикию, город собак. Между Рычателями и Племенем в то время не было ссоры, и к тому же Краснолап был принцем своего Племени, поэтому он смело вошел в долину.

Вокруг него были толпы Рычателей, больших и малых, толстых и тонких; они прыгали, кувыркались и лаяли, перетаскивая кости с места на место. Большинство костей они стаскивали к воротам и там, тявкая и повизгивая, залезали на высокие кучи и складывали кости на самом верху. Чем дальше, тем труднее становилось Рычателям карабкаться наверх; с пересохшими носами, задыхаясь, они пытались соединить две высокие кучи в арку.

Наконец появился огромный величественный мастиф, который пролаял какие-то команды; Рычатели запрыгали и завертелись, изо всех сил стараясь угодить ему, но арка никак не получалась. Не было такого щенка в городе, который не попытался бы преодолеть последний пролет — всего в одну кость шириной, — но никто так и не смог забраться на самый верх изгибающихся столбов…

В те времена собаки еще не были игрушками Мурчелов, не были теми несчастными слюнтяями, какими стали сегодня, но Племя всегда подсмеивалось над ними, конечно не прямо в глаза. Поэтому, наблюдая, как собаки одна за другой карабкаются наверх, но тут же с позором скатываются вниз, Краснолап не мог удержаться от смеха.

Услышав это, огромный мастиф сердито обернулся и прорычал:

— Кто ты, о кот, который смеется?

Краснолап постарался сдержать смех.

— Я Краснолап, потомок Харара, — ответил он.

Мастиф смерил его взглядом:

— А я Рауро Куслай, король здешних собак. Никому не советую надо мной смеяться! — При этом собачий король важно выпятил грудь и так вытаращил глаза, что Краснолап едва не расхохотался снова.

— И долго вы строите эти ворота, о король? — спросил он.

— Уже три сезона, — ответил Куслай. — До конца работы не хватает всего одной кости.

— Я так и понял, — отозвался Краснолап, и вдруг ему захотелось сыграть шутку над этим важным, надутым собачьим королем. — Ваше величество, если я помогу вам закончить строительство ворот, обещаете ли вы оказать мне одну милость? — спросил он.

— Какую именно? — с подозрением поинтересовался король.

— Если я справлюсь с этим делом, то хотел бы получить кость по своему выбору.

Король подумал о тысячах костей, которыми владел, и даже тявкнул от радости, что с него спросили так дешево.

— Ты получишь любую кость в моем королевстве, какую пожелаешь. Только сделай.

Краснолап согласился и, взяв в зубы последнюю кость от ворот, осторожно и ловко полез наверх по раскачивающейся арке. Добравшись до самой верхушки, он тщательно вставил кость между двух изогнутых башен, и она встала на место, как последняя чешуйка, которую Муркла положила на ящерицу. Потом он спустился вниз, а Рычатели лаяли от радости, что работа завершена и сооружение мощных ворот закончено.

И вот пока все они смотрели наверх, хлопая ушами и радостно высунув языки, Краснолап подошел к основанию одной из башен. Он внимательно осмотрелся, улучил момент и вытащил из нее кость.
Несколько мгновений ничто не менялось — потом все задрожало, загремело, заколыхалось, ворота наклонились сначала в одну, потом в другую сторону… и рухнули с таким грохотом, словно все мертвые мира разом пустились в пляс.

Когда же король Рауро Куслай, дрожа от гнева и ужаса, повернулся к Краснолапу, принц лишь сказал ему:

— Я выбрал себе кость, как мы и договаривались! — И он рассмеялся.

Король посмотрел сначала на Краснолапа, потом на рухнувшие ворота, и глаза его налились кровью.

— П-п-поймайте этого ч-ч-чертова кота! — взвыл он — Уб-б-бейте его!

И все Рычатели Дикдикдикии тут же вскочили и бросились за Краснолапом; но он был слишком быстроног для них и убежал.

— Вспоминай обо мне, о король, — обернувшись, крикнул он на бегу, — когда в следующий раз будешь грызть кость на своем троне из незарытого навоза!

Вот поэтому мы — коты и эти собаки — теперь враги. Они так и не простили унижения своего короля и поклялись, что никогда этого не забудут — пока солнце не упадет с неба, а змеи не научатся летать на утреннем ветерке.

Когда-то принц Многовержец был наказан лордом Тенглором Огнелапом, братом Виро Вьюги. Превращенный в существо, которое мы называем Мурчелом, он должен был служить Племени в наказание за свою гордыню. И он страдал. Заслуженно? Возможно.

Многие поколения его потомков служили нашим предкам, почитали их, заботились о них. За многие и многие века Племя и Мурчелы стали ближе друг к другу. Многие из Племени стали зависеть от Мурчелов и привыкли только от них получать то, что прежде Племя всегда добывало само.
Многие из живущих сегодня считают, что Племя изнежилось, что многие из нас привыкли во всем полагаться на этих странных безволосых котов, словно они и есть наши отцы и матери. Некоторые считают, что это говорит об упадке, о нашей слабости. Я в этом не вполне уверен.

Каков был грех Многовержца? Гордыня. Разумеется, все мы горды — разве мы не венец творения? Разве не мы лучше всех знаем сложный земной танец? Разве все это не достаточная причина для гордости?

Возможно. Но разве не гордыня Живоглота, не его стремление быть повелителем всего сущего привели к смерти Виро Вьюги? Разве после этого не лишилась навеки музыка мира своего чистого белого тона?

А может быть, Мурчел, это несчастное существо, живущее со своими соплеменниками в страшной тесноте, бродящее по свету без когтей к шкуры, — может быть, это заслуживающее презрения существо все-таки может нас чему-то научить?
…потому что если мы, в своей гордыне, если мы позволяем содержать и кормить себя этим в высшей степени низкородным существам, кто может сказать, что это плохо? А может, так и надо, может Праматерь Муркла хочет, чтобы таким образом мы гордые охотники, научились смирению?…

Вечно странствуя по дебрям,
Проходил однажды лесом
Сам лорд Тенглор Огнелапый,
Одинокий и бездомный…
Много лет назад он вышел
В путь, покинув Перводомье,
И бродил он, постигая
И разыскивая что-то
В тех пустынях отдаленных
Под чужими небесами,
Где от веку наше Племя
Не блуждало, не бывало.

Во дни принца Схватингема, во время долгого и славного царствования королевы Мохнары, лорд Огнелап охотился на дальних окраинах Коренного Леса. Он бегал наперегонки с лисой, боролся с могучим медведем, гонял кроликов. Ему не хватало компании себе подобных, но он поклялся, что не вернется ко Двору своего отца, покуда Виро Вьюга не будет отомщен.

Однажды он увидел соплеменницу, идущую по опушке Коренного Леса, — красавицу, какой и во сне не видел.

Пышный хвост — теплее лета -
Развевается легонько,
И прекраснейшую шкуру
Шевелит дыханье ветра.
Ясность искреннего взора,
Гибкость поступи неслышной -
Точно дивное виденье
Перед лордом Огнелапом.
Цветом красавица была похожа на поле колышащейся пшеницы, нежная и пушистая, как облака над Котальными Равнинами.

— Как зовут тебя, прелестная? — спросил лорд Огнелап.

— Анемон, — ответила пришелица голосом нежным, как ручеек. — А ты кто?

— Неужели ты не знаешь меня? — удивился Первородный. — Я Тенглор Огнелап, сын Златоглава и Плясуньи Небесной, охотник и путешественник!

— Звучит очень мило! — Анемон подняла удивительно тонкую лапку. — Хочешь немного прогуляться со мной?

Долго, долго прогуляли,
Прыгая, смеясь, играя,
Первородный Огнелапый
С Анемоною прекрасной.
Долго, долго восхищался,
Восторгался Первородный,
Но потом узнал внезапно
Об истории ужасной.

— Анемон, у тебя много братьев и сестер? — спросил Огнелап.

— Нет, я живу у Мурчелов. В моем доме больше нет никого из Племени.

— Странно, потому что я чую запах незнакомого кота, правда очень слабый. Может, за нами кто-то идет?— И Огнелап, шагая на ярко-красных лапах, оглянулся.

— Не думаю, — нежно ответила Анемон, — кроме меня самого, единственный кот, кого я сегодня видел, — это ты.

Лорд Тенглор обернулся в изумлении.

— Разве ты не фела? — вскричал он. — Как же так? Ты ничуть не похож на кота! — Первородный был ужасно расстроен.

— Ну что же, — смутился Анемон, — наверное, это оттого, что со мной сделали Мурчелы.

Дрогнул Тенглор Огнелапый
И взглянул тяжелым взором,
Вдруг понявши злую правду
Анемонова рассказа.
Анемон свою котовость
Потерял бесповоротно,
Вероломно и жестоко
Обращенный в полу-фелу.

— Мурчелы!!! — взвыл лорд Огнелап. — Предательский род Многовержца! Они осквернили Племя! Придет день, и я отомщу им!

Сказав так, он убежал в лес, навсегда покинув искалеченного Анемона.

Так воскликнул Огнелапый,
Проклял он Верзил коварных -
И с тех пор в тени навеки
Племя Мурчелов пребудет!
Пусть сегодня наши слуги
Нам хозяевами стали -
Знайте: истинное Племя
Никогда не покорится!

И поэтому по слову нашего лорда Огнелапа воители никогда не ходят в тени Мурчелов.

Когда Праматерь Муркла впервые открыла свои сияющие глаза, кругом царила тьма. Естественно, у Праматери самые зоркие глаза в мире, однако, хотя у нее было отличное зрение и даже тьма не мешала ей видеть, она промерзла до костей. И тогда она задумалась — ведь какая же кошка любит холод!

Немного погодя ей в голову пришла одна мысль. Она стала тереть лапы — огромные черные лапы — и терла так быстро, что высекла искру небесного огня. Она схватила эту искру и положила на землю.

Праматерь кормила ее, защищала собственным телом — и искорка росла. Став побольше, она не раз пыталась убежать, но Праматерь всегда вытягивала лапу, хватала беглянку и возвращала на прежнее место.

Искорка все росла и росла и была уже большой и сильной, и когда Муркла возвращала ее обратно, земля под ними превращалась в ровное и гладкое место. Искорка становилась все больше, круглее и ярче, и теперь уже она грела всех первых животных.

Все живые существа шли греться возле юного солнца, они толпились совсем близко… ближе некуда — и каждое животное хотело лишь одного: нежиться в жарких лучах. И наконец весь мир опустел — кроме одного-единственного места на огромной плоской равнине.

Увидев это, Праматерь Муркла страшно рассердилась и зашвырнула солнце на небо, откуда оно должно было светить одинаково всем, а обитатели земли снова разошлись по своим жилищам. Вот с тех пор солнце и сияет на небе.

Но и теперь когда солнце светит и греет изо всех сил, оно порой начинает уставать. И тогда Муркла прижимает его к своей пушистой груди и вновь дает ему силу. А пока она держит солнце, на земле наступает холодное время.

Однажды, очень давно — давным-давно, — лорд Огнелап подошел к берегам Мурряны, Большой Воды. И захотел он перебраться через нее, потому как дошли до него слухи, что у Племени, которое живет на том берегу, — у правнуков его кузена по женской линии, принца Метеорита, — очень красивая земля, а в земле той — обильная охота. Вот он и уселся на песок возле Большой Воды и стал думать думу, как бы это ему перебраться на другую сторону.

Подумав, кликнул он Вспорха, принца крылянок, который с незапамятных времен был ему обязан за одно одолжение. Вспорх — громадная цапля — прилетел и закружился у него над головой — но не слишком близко к великому охотнику.

— Чем могу служить, мурдрый, умнейший кот? — спросил он. Открылся ему лорд Огнелап, и Вспорх улетел.

Когда он воротился, то небо у него за хвостом было полнехонько крылянками всех пород. Приказал им Вспорх — и слетели они пониже к Мурряне, и принялись бить крыльями, и подняли могучий ветер. И такой это был холодный ветер, что вода скоро замерзла.

Тенглор Огнелап встал, и крылянки полетели перед ним, превращая воду в лед по всему его пути, так что он преспокойно переправился. Когда добрались до другого берега, Вспорх слетел к нему и, промолвив: «Мой долг уплачен, Ваша Светлость Кот», улетел.

Так вот, миляги, лорд Огнелап в несколько дней изучил всю ту дальнюю страну. Она была и впрямь прекрасна, но ему показалось, что Племя тамошнее какое-то странное и глуповатое — оно много говорило и мало делало. И решил он перебраться обратно в свои земли, и пошел он к краю воды.

Большая Вода была все еще твердая и замерзшая и он ступил на нее, чтобы идти домой. Но путь-то это был долгий, — ведь не по котеночной игре прозывается она Большой-то Водой! — и как раз когда дошел он до середки, лед стал таять. Огнелап побежал, но и это оказалось чересчур долго, и Мурряна растаяла под ним, и упал он в ледяную воду.

Долго плыл он в страшном холоде, но храброе сердце его не хотело сдаваться. Он упорно плыл к земле. И вдруг углядел он преогромную рыбину — на спине плавник, а зубов побольше, чем у Клыкостражей, — и плавает она возле него кругами.
— Ну-ну, — сказала рыбина, — а что это еще за нежненький кусочек плавает тут у меня дома. Интересно, так ли он хорош на вкус, как на вид?

Огнелап пришел было в отчаяние, разглядевши размеры рыбины, но, когда она заговорила, ужас как обрадовался, потому увидел он выход из беды.

— Конечно же, я очень вкусный! — сказал лорд Тенглор. — Все плавучие коты очень вкусны перед погибелью. Правда, ежели ты съешь меня — это будет стыд и срам.

— А почему бы это? — спросила необъятная рыбина и подплыла ближе.

— Потому что если ты вот этак меня уважишь, некому будет показать тебе солнечную бухточку, где живет мой народ и поминутно резвится в воде и где такая огромная рыбина, как ты, может есть, есть и вовек не наесться.

— Хммм… — задумалась рыбина. — А ежели я пощажу тебя, ты покажешь мне, где живут плавучие коты?

— А то как же, — ответил Огнелап. — Только дай-ка я заберусь к тебе на спину, чтоб лучше видеть дорогу! — И, сказав так, взобрался он на огромную, украшенную плавником спину рыбины, и они поплыли.

Когда подплыли они к дальнему берегу Мурряны, спросила рыбина, где же бухта плавучих котов.

— Да еще чуть-чуть подальше, — сказал Огнелап, и поплыли они дальше, покуда не оказались совсем близко от берега. Снова спросила рыбина, где же то место.

— Да еще чуть-чуть поближе, — сказал лорд Тенглор.

Они подплыли еще ближе к берегу, и вот внезапно стало так мелко, что великанская рыбина вперед больше и двинуться не может. А потом увидела она, что забралась слишком далеко на сушу, чтобы и назад-то двинуться, и только сердито заревела, когда Огнелап спрыгнул у нее со спины и выбрался на песок.

— Спасибо, что довезла, Миссис Рыбина, — сказал он. — Дело в том, что здесь, куда я прибыл, мы все-таки очень мало плаваем, зато очень и очень любим поесть. Я сейчас пойду и поищу еще кое-кого из моего Племени, а потом мы вернемся и пообедаем тобой — точь-в-точь так же, как ты хотела пообедать нами!

Так они и сделали. И вот почему — с тех пор и до этих — нет кота, который добровольно войдет в воду… и мы едим только ту рыбу, которую можем поймать, не замочив лап.