Златоцвету нравилась ночь. Когда-то в далёком детстве, когда он только узнал о том, что есть эти самые ночь и день, это было простое любопытство – он стремился узнать, чем же они отличаются друг от друга. Постепенно у рыжего сформировалось представление о ночи, как о приятном, тихом время суток, когда никто вокруг не суетится, не донимает идиотскими требованиями и претензиями, а глаза не режет яркий солнечный свет.
Став оруженосцем, он часто старался выбраться из лагеря хотя бы ненадолго, не потревожив Клыкастого и Водолапа. Они, кажется, были о ночи совсем иного мнения. Как и большинство котов.
Стараясь держаться теней, рыжий проскользнул в лаз, ведущий из лагеря. Оказавшись снаружи, оруженосец принюхался. Нет, ему не показалось – сплетённые аркой камыши ещё хранили совсем свежий запах Львиносвета. Он же стелился по земле, уходя в сторону реки. Златоцвет, подчиняясь, как с ним бывало часто, первому же порыву, двинулся по следу.
Особо трудиться не пришлось – Львиносвет не стал забредать далеко от лагеря. Заметив массивную фигуру наставника у кромки воды, Златоцвет остановился.
Львиносвет рассматривал звёзды.
Рыжему оруженосцу, как и всякому племенному котёнку, рассказывали о Звёздном племени, о том, что погибшие уходят туда и оттуда наблюдают за оставшимися среди живых близкими. Рассказывали много – тогда, после смерти Течения.
Златоцвет – тогда его звали пока Златолапом – когда-то тоже попробовал смотреть на звёзды. Они были далёкими и холодными. Совсем ещё котёнок, он едва мог понять концепцию жизни после смерти. Он и саму-то смерть едва понимал тогда, столкнувшись с ней впервые.
Всё, что он понимал, это что его отец больше никогда не будет рядом.
Зашуршали попавшиеся на пути камыши, но Златоцвет и не старался быть незаметным. Он просто, движимый очередным порывом, прошёл вперёд и плюхнулся на песок рядом с Львиносветом, тоже поднимая голову к небу.
Звёзды всё ещё были далёкими и холодными.
Что говорить в такой ситуации, рыжий не представлял, хотя и пытался сейчас срочно придумать.

Тишину, восстановившуюся после того, как рыжий оруженосец закончил ломиться через камыши, первым нарушил Львиносвет. Златоцвет сморщил нос, услышав в словах наставника то, что звучало для него как очередной упрёк – ну что это такое, он, понимаешь ли, добровольно выдаёт себя с головой, желая поддержать одного из самых близких ему в племени котов, а тот ему про «чего ты не спишь?». Но, скосив глаза, ученик заметил на морде Львиносвета лёгкую улыбку.
– Тупой режим, – проворчал всё-таки Златоцвет, но далеко не так сердито, как собирался в начале. – И какой дурак придумал, что надо спать ночью, а не наоборот?
Львиносвет смотрел на него как-то странно и непривычно. От этого было, пожалуй, скорее приятно, чем нет. И не хотелось огрызаться и сердиться.
– Мне нравится ночь, – признался неожиданно даже для себя оруженосец. – Она… – он замялся, пытаясь подобрать правильное слово. – Мягкая, что ли.
И сам фыркнул, словно не одобряя, что ему может хотеться чего-то мягкого.
Надо было, возможно, в ответ поинтересоваться у Львиносвета, почему тот шарится у реки в такой поздний час, но вопрос этот был бы глупым и ненужным. Златоцвет и так понимал, что выгнало воителя из лагеря. А принцип вопросов из вежливости или ради поддержания разговора он не совсем улавливал. Практически совсем не, скорее.
– Ты… – выдавил Златоцвет, но вновь замолк, так и не придумав, продолжения.
Идиотское «Мне жаль» помогало мало, как он помнил по своему опыту. Ну жаль, и что дальше-то? Если бы Львиносвету сейчас требовалась помощь, чтобы разыскать Галчонок или хотя бы узнать точно, что с ней случилось, рыжий не задумываясь отправился бы с наставником хоть в логово собачьей своры, а вот с душеспасительными беседами у Златоцвета как-то не складывалось.
Оруженосец ещё немного помялся, затем рыкнул, досадуя сам на себя и резко развернулся к наставнику всем телом, встречаясь с ним взглядом. Раз не получается снова делать как положено, значит придётся идти привычными путями.
– Тебе станет лучше, если мы поговорим про неё? – в лоб спросил Златоцвет. – Или лучше про ночь? Можем сходить поохотиться. Или попробовать всё-таки поискать её ещё.

– Ну да, – Златоцвет бросил взгляд на наставника, который задумчиво его изучал. – А что тут такого? Я знаю, что другие предпочитают день, но другие вообще… – он небрежно фыркнул.
Назвать этих неопределённых «других» дураками сейчас ему не позволяло лишь то, что в этом случае к «другим» оказываются причислены и его братья, и Лепесток Жасмина, и сам Львиносвет.
Златоцвет помнил, как неуверенно вёл себя Клычок, когда братья в первый раз оказались за стенами приюта после заката и были вынуждены добираться самостоятельно от заброшенного гнезда двуногих. И как смотрел на «темноту», словно ожидая, что та бросится на него в любой момент и вцепится когтями.
Помнил, но всё равно не понимал.
– Выспаться можно быстро, – проворчал вместо этого рыжий с уверенностью здорового и не растратившего ещё запасы энергии подростка, обладающего темпераментом обожравшегося белены дикого вепря. – И ночью тренироваться.
Ну вот чего так удивлённо на него таращиться? Оруженосец стукнул по песку хвостом. Конечно, у Златоцвета была не самая радужная репутация в племени, но к Львиносвету-то он всегда старался относиться дружелюбнее и мягче, чем к другим. Не всегда получалось, правда, да и представления о мягкости у рыжего оруженосца были собственные, но всё-таки…
– Давай, – согласился он и поднялся было на лапы – едва ли можно было охотиться на песчаной косе у берега, – но замер, когда Львиносвет с грустной задумчивостью продолжил вспоминать пропавшую дочь.
Вот почему с «другими» бывает так сложно. Практически у всех у них есть привычка говорить одно, желая иного, и делать третье. Златоцвета, чаще всего действующего по схеме «придумал, сделал, послал к барсукам всех возмутившихся», это порой ставило в тупик и раздражало. Раздражало всегда.
Напомнив себе, что сейчас он пришёл сюда не для того, чтобы портить и без того не радужное настроение наставнику, рыжий присел обратно. Итак, всё-таки о Галчонок.
– Она… бойкая девчонка, – произнёс оруженосец, тоже вглядываясь в переливающуюся лунно-звёздными бликами поверхность реки.
Вспомнился потоп в лагере, чёрная малышка, воинственно вгрызающаяся в стебель камыша. И Коршунку она тогда спуску не дала.
– Рвалась помогать нам с Клыкастым, ну, тогда, когда река поднималась, а все упёрлись на Совет. Хотя Клыкастый и ругался на неё.
Попытки припомнить что-то ещё хорошее особым успехом не отличались. Впору было пожалеть, что Златоцвет так мало уделял внимания большинству соплеменников, в том числе и сверстников. Но, что поделать, с чувством товарищества к соседям по детской у него было плохо – как и с самой детской в тот период, когда самое время заводить приятелей среди сверстников и кувыркаться с ними в весёлых играх.
– И постоять за себя умела, – всё-таки добавил оруженосец. – Она бы хорошей воительницей стала.