Тепло; трава вперемешку со старой листвой под лапами была тёплой и слегка влажной, от неё, казалось, толчками исходило горячее и мягкое дыхание нежащейся под солнцем земли. Синяя Птица улыбнулась:  ей представилось, как земля, пушистая громадная кошка, сладко потягивается под ней, ощутимо покачивая крошечную белую кошку на своей спине. Она даже приостановилась на миг, чтобы лучше почувствовать довольную вибрацию необъятного кошачьего тела.
Дни перед самым концом Зелёных Листьев всегда были самыми тёплыми, длинными, прекрасными днями в году, каждый – как большой ломоть солнечного мёда на сотах. Кто-то изо всех сил ловил шкурой тёплые лучи подобревшего под старость солнца, некоторыми же овладевал кураж обречённых на грядущий сезон Голых Деревьев, и они, отказываясь от того, чтобы насладиться последним подарком природы, вели себя на диво беспечно и расточительно, будто лето в самом своём начале, и можно тратить его золотое время впустую. Синей Птице всегда не хватало не то времени, не то собранности, чтобы обратиться к одному из путей, и она всякий раз с некоторой досадой благополучно «пролетала» этот самый краешек Зелёных Листьев, что не мешало ему задеть её своим тёплым крылом, накрыв в какой-то миг с головой.
Сейчас, отправившись в одиночестве на охоту, она вдруг осознала, что это ощущение полного, по самую макушку, погружения в конец тёплого сезона совсем близко. Что оно накатывает, как волна, как пушистый тёплый комок играющих котят, грозя затянуть в свою безмятежную шалость, увлекая по лагерю. Что подступает к лапам, трётся о них вопрошающим краем: «знаешь, что сейчас будет?» Что готовиться обрушиться на голову и немножко оглушить. Поэтому Синяя думать забыла об охоте, а ворошила лесную подстилку лапами с беспорядочным бессмысленным удовольствием, ощущая, что, куда бы она ни шла, она приближается к этому дивному и долгожданному ощущению.
Приближалась река; листья в подстилке поредели, из-под них проступила прохладная песчаная земля. Вот под лапами глянцевито промелькнул холодный гладкий камешек величиной с удивлённый кошачий глаз, вот камешек мельче и крупней, а вот они уже замелькали так часто, что она перестала считать. Река; она вдохнула солоноватый с привкусом рыбы и волглых донных водорослей и остринкой быстрого течения запах. Ветерок над рекой был свой, вольный, он щекотал нос и звал за собой - шагать вниз по течению по еле заметным тропинкам между разросшегося камыша. Странно, но река уже сполна приняла свою роль последних летних дней – во всегдашнюю прозрачность её запахов и звуков влилась густая, вязкая нотка вроде прелых кленовых листьев, изысканный и пряный запах застоявшихся лесных озёр. Текущая,  как и прежде, всем своим могучим и быстрым гибким телом, она уже ощущала нависшую над её гладкой шкурой тяжесть будущих льдов, и будто бы сильнее выгибала свою спину. Вечно изредка плещущие над бегущей водой рыбины, исконная добыча речных котов, кажется, попрятались в глубине своей хозяйки, будто тоже испугавшись грядущих холодов и первых заморозков – по-крайней мере, она не услышала ни одного резкого и жизнеутверждающего хлопка увесистого рыбьего тела о поверхность.
«Бедняги, - подумала она с немного чрезмерной беспечностью и сочувствием о котах племени Реки, - скоро еду добыть им будет непросто... У нас, собственно, то же самое, но всё равно в лесу легче. Зато одной крупной рыбиной можно заменить чуть не пять мышей». – такая перспектива, кстати, ничуть не пугала её. Ей нравилась рыба – как-то раз, ещё в ученичестве, она где-то сподобилась попробовать свежую рыбку, и с тех пор резковатый запах соседей напоминал ей приятный сытный вкус незнакомой дичи. Где-то на краю сознания она всегда надеялась вновь попробовать рыбу.
Она дошла до края реки и встала там, где весной нельзя было находиться, не боясь забрызгать шерсть весело бегущей и поющей молодой водой. Теперь речная гладь под ней была непроницаемо-монолитна – ни одна капелька не взлетела, чтобы щёлкнуть не в меру близко подобравшуюся к границе грозовую по носу. Вода тихо и предупреждающе, как песок о камень, шуршала, а вовсе не пела.  Пошире расставив лапы, чтобы укрепиться на берегу и не упасть, Синяя опустила нос поближе к воде, чувствуя, как лёгкие наполняются ещё усилившимся терпким запахом – теперь уже с большей частью рыбного, а усы обвевает прохлада.

Синяя закрыла глаза веками и вновь открыла их, поднимая голову над потоком и упираясь лапами в самую кромку берега.
- Здравствуй, - негромкий голос, плавно влившийся в серебристое шуршание текущей реки, был слышен достаточно хорошо, но не перерывал тонкую плёнку тихого бормотания сонно замершей вокруг природы. Тот, кто говорил, находился на другом берегу – она торопливо подняла нос выше, привстав на носки передних лап, и глубоко вдохнула воздух, различая в всеобъемлющем запахе реки кошачий, тёплый, чуть более резкий, чем у кошки – да, это был кот, речной воитель, расположившийся на том берегу, и он, кажется, давным-давно там, потому что она не слышала его шагов.
Она слегка вздрогнула. Он там ещё с тех пор, как она пришла сюда... Или раньше.
- Приятно видеть, что не все в Грозовом племени боятся воды. Как твое имя?
Он обращался к ней прямо через быструю прохладную воду, через реку, спешащую убежать от нагоняющего сезона Листопада и потому сосредоточенно-торопливую, не отвлекающуюся на весёлые брызги, и каждое слово, произнесённое его голосом, было слышно до единого звука, до единой чёрточки интонаций. Она вспомнила, как весной, чтобы быть услышанными, приходилось почти кричать даже тем, кто находился на одном берегу. А теперь они запросто смогут беседовать через общую водную границу... Она посмаковала его запах, проведя языком между зубами и смешно дёрнув кончиком носа. Уши её встали вертикально, прислушиваясь к внезапно появившемуся собеседнику, но глаза были спокойно направлены чуть в сторону, как будто она смотрит в даль – несмотря на яркое полуденное солнце, зрачки оставались довольно широкими, занимая добрую половину глаз.
«Ну так что же он собирается делать? Поговорить?..» - спокойно-заинтересованно подумала она.  Река, хоть и не заглушала слов, своим еле слышным уху шорохом странно скрадывала некоторые колебания кошачьего голоса, да и с первых слов довольно трудно определить настроение говорящего. Да и жесты его, обычно угадываемые Синей по лёгкому шуршанию чужой шерсти, по поскрипыванию земли под лапами да незаметным колебаниям воздуха, были надёжно скрыты полоской воды. Что он там, стоит? Сидит?.. Синяя принялась вслушиваться, силясь преодолеть щит движущейся воды.
- Здравствуй, - отозвалась она эхом, так же негромко, и губы её слегка изогнуло странное выражение – не улыбка, но нечто определённо дружелюбное. – Меня зовут Синяя Птица. А что до реки... Нынче она так спокойна, что мне, пожалуй, стоило бы испугаться, что она только притаилась, чтобы напасть. – в её голосе слышалась едва-едва заметная насмешливая нотка. Воды она не боялась никогда – то ли роль сыграло то, что её никогда не пугало приводящее многих других в панику ощущение наползающей тьмы, света, круглым горизонтом убегающего из глаз, и приближающейся тёмной, как чужой зрачок, глубины, то ли ещё что, то ли она просто не пыталась забыть, что у реки есть глубокое дно, привыкшая ощущать мир таким, каким он поворачивался к ней, и потому не стала бы судорожно искать дно там, где его нет. Неизвестно, но слепая кошка впрямь могла похвастаться бесстрашием перед водной стихией, каким не обладали многие из её соплеменников.

- Мое имя Стриж, - его голос звучал спокойно, по-прежнему мягкий, и в прямом ответе не было никаких искажений смысла и выражения – она тихо выдохнула воздух, понимая, что заречный собеседник не скрывает в себе никаких явных подвохов, спокойно разговаривая с кошкой из соседнего племени.
Теперь она думала об его имени, и ей казалось немного странным такое наречение для воина Реки. Хотя, если подумать, стрижи всегда носились над водой, издавая пронзительные отчаянные крики. Только вот голос, этот мягкий голос, совсем не вяжется с пронзительностью голосов  стремительных мелких птиц. Слушая его, она никак не могла бы поверить, что эти нотки издаются тонким горлом худощавого гибкого воителя, так похожего на чёрных пичуг – обладатель этого голоса казался ей таким же мягким и большим, как и звучание его речи. Звёзды свидетели, не ошиблась ли она, но эта мысль позволила ей кое в чём увериться: оставив всякие сомнения в своей догадке, она быстро собрала в голове предполагаемый образ собеседника, которого не могла чувствовать по-настоящему из-за разделявшей их реки. Итак, кто-то большой, значительно больше её, там, на том берегу... Нет, тут рядом, около, вот она чувствует уютное тепло его тела, а он тёплый, потому что в полдни поздних Зелёных Листьев здоровенные речные коты не веют морозом, как в пору снегов... Что-то мягкое, что-то безопасное по своему спокойствию и величине... Да.
Она даже потянулась вперёд, будто стараясь по-настоящему ощутить нарисованный в голове образ, ощутить то тепло, которое так живо вообразила секунду назад. Порвав преграду первоначального лёгкого равнодушия к встреченному незнакомцу, в ней загорелось любопытное желание близко узнать его, как охватывает нас желание посмотреть на невидимого собеседника, скрытого от нас непроглядной тьмой, несмотря на то, что это не предвещает нам особенной пользы. Она хотела «видеть» его, и гладкая дорожка воды перед ней вдруг стала почти невыносима, как колючка в шерсти.
- ...река никогда не была врагом котов, правда об этом догадались почему-то только коты речного племени. Она такой же хищник, как и мы, и нас она кормит, словно добрая королевна своих котят. Но может быть и беспощадна к глупым котам, - голос его звучал по-прежнему очень ровно, без колебаний и всплесков обычных кошачьих голосов. Она слегка удивилась – такой ровный голос можно было объяснить разве поистине несокрушимым спокойствием, как будто большой кот по маленькому и тёплому имени Стриж был сам уходящий тёплый сезон в самом его конце.
Осознав смысл плавно, как вода, текущих слов, она по-настоящему слегка улыбнулась. Ей понравилось такое изображение реки – как большого тёплого зверя, с материнской заботой бесшумной хищницы оберегающей своих детей-речных.
«Река-королева... Я слышала, что ветреных называют “детьми ветра и вереска”, но редко слышу подобное о речных. Странно. – подумала она, - У реки есть когти, у неё есть сильные, способные удушить лапы, но какая же гладкая шерсть...»
Её размышления прервали новые слова – она с напряжённой чуткостью вслушивалась в них, пытаясь разгадать побольше о нечаянном собеседнике по едва заметным колебаниям голоса.
- Я был бы рад поговорить не через реку, но тогда граница будет нарушена, - теперь голос звучал задумчиво, - и наш разговор могут бесцеремонно прервать за несоблюдение таких формальностей.
Она даже вздрогнула, рискуя соскользнуть по гладким камешкам прямиком в несущуюся воду, так точно речной угадал её сокровенное желание. Навряд ли он понимал её потребность и истинно разделял их, ведь он-то наверняка был наделён видящими глазами, но возможность за счёт его сиюминутного побуждения воплотить в жизнь свою маленькую мечту взволновала Синюю Птицу, заставив её отставить законность на второй план. В конце-концов, они не собираются воровать дичь у чужого племени прямо из лагеря.
Теперь она испугалась – а вдруг он не захочет перебираться сюда, к ней, вдруг это был только словесный оборот, движение вежливости... Ведь он не подозревает, что она чувствует, с чего бы это ему вдруг действительно захотеть того же?..
- Было бы и впрямь удобнее, думаю... Не такое уж ужасное нарушение, к тому же у нас сейчас не должно быть здесь патрулей, - она старалась говорить спокойно, но опасалась, что в последних словах её голос не то чтобы дрогнул, но проявил неподобающую поспешность. Подавляя смущение, она улыбнулась как можно беззаботнее.
Нужно быть готовой к тому, что он засмеётся, покачает на той стороне реки головой и скажет: «всё-таки не будем...»

Отредактировано Синяя Птица (17-10-2013 14:39:04)

Голос её собеседника ненадолго затих, не отзываясь на её лже-спокойную фразу. Она вслушалась и различила единичный, как точка на однотонном фоне, сухой звук – кажется, речной воитель легко поднялся на лапы, тихий, мягкий даже в своих движениях. Она замерла – что-то будет, как-то он ответит теперь, почему встал? В ней дрогнула смутная надежда, которую она подавила до времени, будто прикрыла лапой – неизвестно, всё же, отзовётся ли он.
Но, кажется, отзовётся.
Воздух, полный Стрижом, полыхнул, как большое крыло, как нахлынувшая волна из взбунтовавшейся в сезон Юных Листьев реки – она переждала секунду мелкой дрожи, всё же оставившей свой след в её теле. Чужое присутствие только сейчас стало для неё полностью осознанным, заполнив половину чувств, ярким, крупным пятном заслонив окружающий мир, как большой приток, сбившим течение реки её мыслей.
Какое-то время она стояла, упиваясь запоздалым самозабвенным изучением кота, с которым её столкнул сегодняшний день, впитывая его запах, движения, как мягкий кусочек сухого мха впитывает воду, запоминая мельчайшие вибрации его голоса, до этого недоступные даже её чуткому слуху. Она чувствовала его взгляд на собственной шкуре, чувствовала, как чужое сознание сосредоточено на ней, а не просто рассеяно в воздухе, - об этом ей тихо подсказывало то, как на секунду замер рядом с ней Стриж. Так замирают все, кто направляет своё внимание на что-то одно, переводя внешний и внутренний взгляд с себя на нечто внешнее.
Точно-точно, большой и мягкий, как ни забавно это звучит. Тёплая шерсть, не то что у неё, в такую можно, кажется, кутаться, как в лиственный ковёр, оттуда и эта мягкость... Ох, а он и правда велик, их таких мало даже у нас, наверное, если бы встать рядом, плечом к плечу, она казалась бы по сравнению с ним едва ли не оруженоской... Наставник и ученица, вот надо же. А скоро последнее испытание, а они уже успели так друг к другу привыкнуть...
А запах, вот он, тоже тёплый, вплетающиеся нотки сухих травинок, земли, листвы, запах кота, который только что лежал на земле, спокойный запах, без примесей излишнего волнения (даже совсем, кажется, без него), без страха, без дрожи неприязни – от него не исходит угрозы. По-крайней мере, сейчас. Стриж оказался из тех котов, что не вызывают у неё смутного неприятного беспокойства, заставляя настораживаться и опасливо обдумывать собственные действия и слова, боясь повернуться к ним спиной.
- Я здесь,  - мягко сказал ставший уже хорошо знакомым голос, и кончик хвоста речного, вставшего ощутимо очень близко, коснулся её плеча, - она на секунду собрала всё сознание в точку всё ещё слегка дрожащего тела, чтобы сцапать и удержать прикосновение, дававшее так много информации о собеседнике, как ничто другое. В голове надолго отпечаталось ощущение того, как на миг сплетаются более длинная и густая и короткая и лёгкая шерсть.
«Я знаю», - если мысли можно выдохнуть, как порой выдыхают слова, то она сделала это. Вот он, наконец, и можно во всём разобраться, можно не торопиться, Предки, это чувство всякий раз похоже на то, что охватывало её давным-давно, в раннем детстве, когда она, боясь прерваться, изучала мир, когда страх, что скоро всё это может закончится, заставлял торопиться – и как прекрасно было потом, когда она поняла, что времени много...
- Думаю, так нам будет удобнее говорить. Шум реки не будет отвлекать от разговора.
В его голосе, всё таком же ровном, проскользнуло лёгкое выражение, и в словах, вроде бы обычных, Синяя уловила нечто, смутно похожее на понимание – что же, о чём он там догадался? А что можно вдруг понять, впервые общаясь с ней? Вопрос почти риторический.
- Спасибо. - сказала она благодарно и просто, не заботясь о каких-то смущающих моментах - слишком приятным было исполнение минутного, но оттого не менее сильного пожелания.

- Как идут дела в Грозовом племени? Вас тоже накрыла такая же лень, как и нас?
Она улыбнулась, поднимая мордочку кверху почти таким же, как Стриж, жестом, и смутно догадываясь, что он сделал то же самое.
- Великие грозовые воители тоже развалились на тёплых полянках да греются вместо того, чтоб охотиться, можешь не сомневаться. Разница, может быть, лишь в том, что мы ещё ленивее, чем вы, - в голосе её проскользнула нотка забавной гордости. – Как там нам говорили в детстве? Чем сильнее кот, тем больше он спит... Вернее, наоборот. – Синяя слегка усмехнулась, легкомысленно поводя ухом и ловя себя на том, что даже в глубине души не опасается внезапного появления патруля. Под тяжеленным и сладким грузом солнечного тепла – от неба до леса, и весь на их плечах, - не было никаких сил бояться и думать о тревожном, сколько ни силься вызвать в душе подобающую бдительность.
- В такие дни просто невозможно чем-то заниматься,  - Стриж продолжал, и она уловила улыбку в мягких изгибах его голоса – так можно определить любую эмоцию, ведь от мельчайшей мимики кошачьих морд зависит и расположение губ, произносящих слова. Сейчас на губах собеседника Синей была улыбка, и каждый звук в каждом его слова звучал по-особенному, - хочется развалиться на земле и напомнить солнцем, теплом и светом до самых краев, чтобы потом в сезон Голых деревьев можно было не так мерзнуть.
- Это как перед смертью... Знаешь, я слышала рассказы о котах, которые чудом избегали смерти, и при этом им приходилось ждать её какое-то время. Даже с одним таким разговаривала... Так вот, когда вот так ждёшь, каждое прикосновение лапы к сухому листку вызывает острое наслаждение. Можно часами просто стоять в одной позе и чувствовать воздух вокруг, землю под лапами... Брызги воды на морде... Да, однажды несколько грозовых котов оказались во время паводка на узком кусочке суши посреди разлившейся реки. Это самый кусочек сужается и сужается, а они сидят и смотрят себе на солнечный блик на блестящем камешке... Даже смешно, правда? А один кот болел Зелёным Кашлем, и ему обещали, что он уже не выздоровеет. Он говорил, что «последние» дни его жизни были для него самыми счастливыми во всей этой жизни.
Она по-прежнему тонко улыбалась, но при этом её голос слегка дрожал – она говорила о том, что всегда волновало её. Трудно было бы передать, с каким болезненным интересом она слушала рассказ одного из подобных чудом спасённых, как ей хотелось почувствовать каждое колебание его чувств, каждое движение тела – до жилки – и угадать в нём след того дня, когда он стоял на пороге смерти. Угадала. Да, это действительно можно почувствовать... Да только Стриж вряд ли поймёт, если рассказать. Хотя кто знает. Всё-таки... Вдруг он тоже такого видел.

Он внимательно слушал её – она чувствовала это, и в паузе, разделившей конец её монолога его ответ, не было напряжения и удивления. Он медлил, но медлил так, как это делает тот, кто хочет подольше и получше выдержать нужный и точный ответ. Он понял, - она не ощущала на своей шкуре удивлённого или малость неприязненного взгляда, каким он становился у собеседника, когда её не понимали.
- Я знаю, о чем ты говоришь, - произнёс он после паузы. Эти слова звучали не так, будто в нём проскользнуло поверхностное радостное понимание – он не только понял, он наполнил свой ответ грядущим смыслом, заставив её ждать чего-то ещё, не торопясь удовлетворятся просто похожестью их мыслей. Его тон обещал ей что-то, и она знала, что обещание будет исполнено.
- ...мне довелось почувствовать это. – Синяя взволнованно и быстро выдохнула воздух, почувствовав, как вздрогнули её усы. Что-то перевернулось внутри, заставив взволнованно задрожать кошачье нутро. Произнося свои слова, она могла смутно надеяться на то, что он разделит их, но не могла и подумать, насколько угадает. - Я был еще оруженосцем, когда это произошло со мной. Я сильно отстал от патруля и столкнулся с барсуком. Уж не знаю, как он там очутился, все же они не частые гости в нашем лесу. Я был совсем юным и не очень умел думать о последствиях своих действий.
Она слушала, ловя его слова, как ловят дичь изголодавшиеся охотники, когда та выскакивает прямо им под нос, будто из рога изобилия. Дорогой подарок судьбы, исполнение дрожащего каприза – как тогда, когда Стриж перемахнул на эту сторону реки в ответ на её робкую просьбу-пожелание.
Она тщательно выстраивала себе образ – реалистичное воспоминание о чужом прошлом, живую иллюстрацию того, что неторопливо рассказывал мягкий голос Стрижа. Этот мягкий кот – такой же мягкий, но меньше... Крепкий широкоплечий оруженосец, упругая юность ученического тела... Опрометчивость в самоуверенной голове – я, конечно, смогу побороть барсука... Ей были смутно понятны эти чувства – в том возрасте, который для неё минул совсем ещё недавно, она тоже стремилась побороть весь свет. Правда, скромно не рассчитывала на барсука. Какой барсук, когда в начала своего обучения она не могла одолеть и мышку...
...Итак, барсук. Тяжеленный зверюга, он колышет воздух, как Древогрыз – мелкие кусты... Под его лапами проминается земля, а когда эти лапы свистят у тебя над головой, неповоротливые, но смертоносные, невольно ощущаешь хрупкость своих костей. Она поморщилась, вспомнив, как когда-то тоже повстречалась с барсуком – к счастью, она тогда не отстала от патруля, но ощущение злой звериной мощи этого хищника запомнила навсегда. А тот ученик, которым был Стриж, не испугался – вернее, конечно, испугался, но страх, кажется, выместил в желание его победить...
- Я решил драться с ним в одиночку. Чего не сделаешь в 11 лун. Но через пару минут, когда он почти готов был разорвать меня, а я стоял перед ним с разорванным ухом, я понял, что это мой конец.
Значит, точно. Она снова живо представила себе – живой комок тепла, гибкий и крепколапый одиннадцатилунный котик  - она в этом возрасте ещё напоминала привидение, но уже давно не натыкалась на деревья – и громада мышц и агрессии перед ним. Барсуки пахнут мускусно и остро, один этот запах красноречивее слов говорит о том, что станет с таким вот излишне самоуверенным учеником, нарушившим покой этого зверя. Она снова вздрогнула, направляя, наконец, невидящий взгляд на Стрижа и изо всех сил, взахлёб чувствуя его жизнь, его запах и неторопливые движения. Её вдруг ткнул под дых глупый страх, что барсук из прошлого обрушит-таки свою лапищу на голову его-оруженосца, и стоящий перед ней надёжный, как тёплый валун, кот упадёт на траву, окрашивая её кровью.
Смешно бояться за того, кто счастливо пережил опасность, но она не могла подавить в себе этого чувства, вытянувшись к нему и вылавливая мелкие черты пережитого в давно минувшем ученичестве. Предки, он такой спокойный. Это тёплое любование последними днями благосклонного к котам сезона, эта сладкая лень, общая для них обоих... Должно быть, и то, и другое подкреплено прошлым. Где-то в этом здоровяке есть та тонкость видения мира, которую не заглушит никакая игра мышц. Должно быть, именно поэтому он понял её и понравился ей чем-то. Он немного по-другому смотрит на мир, и яркий солнечный свет на мордочке заставляет его щуриться. Он видит его, в отличие от неё, но дело не в этом. Он чувствует поющую красоту незатейливого тепла так же, как чувствует её она.
- Я не вспомню сейчас, о чем я думал, а вот что чувствовал, как ни странно - помню. Помню, что боль в разодранном ухе показалась мне даже почти приятной, ощущение земли под лапами - словно к пуху прикасаешься, а ветер... Ветер вообще был настоящей песней. Холодный, обжигающий, до дрожжи прекрасный и вкусный, хотелось дышать полной грудью, дышать и дышать, словно я не дышал ни разу с момента рождения.
Он говорил, а она слушала, чувствуя произносимые им слова в нём самом, переживая странное ощущение, как будто она писала книгу, а он взял да и дописал за неё неоконченную главу – почти мысль в мысль.
- Так что, я вполне тебя понимаю, - закончил Стриж и глубоко вдохнул сладкий сегодняшний воздух с его пряными нотками дивного и пьянящего, но уходящего тепла. Она, улыбнувшись всем – усами, носом, даже слепыми глазами - кроме серьёзно сжатых губ, вздохнула так же, потому что пережила маленький кусочек его прошлого, оставшийся в его памяти так ярко. Жить. Жить под этим ласкающим тёплым солнцем, жить, как живут в последний миг. Жить под резной сенью этих листьев наверху, пусть я не виду их чудесного узора, а только слышу их тихий говор. Давай будем сегодня жить, Стриж...
- Что за день... ты только почувствуй, - серьёзно и тепло сказала она, вложив всё, что хотела и могла ответить на то, что он рассказал. - Что за день, Стриж.

Отредактировано Синяя Птица (09-11-2013 20:38:14)