Погода постепенно улучшалась, но рыжая лиса не видела и не знала этого. Чувствовала, лишь чувствовала, и то сквозь сон. Хотя... Сном назвать это было сложно. Наперстянка лежала там же, где и ночью. Но без теплого бока Домино было неуютно. Беременную лисицу бросало то в жар, то в холод. Она крепко сцепила зубы, когтями царапала землянистый пол.
"Что со мной?"
Она была на самой границе сна и бодрствования. Ей не снились сны, и общее состояние было очень легким. Боль была тупой, отстраненной. Сама она как будто плыла по воздуху, была очень легкой. Но ее все время тянуло вниз, к земле. Или не земле? Что же там, внизу? Почему вокруг все так странно? Все такое голубое? Может, это вода. У Наперстянки были закрыты глаза, но она видела себя со стороны. Как висела в воздухе, подтянув под себя лапы, как хвост свисал вниз, лишь кончик раскачивался из стороны в сторону.
Лиса дернула усами, пошевелила носом. Он почувствовала гул. Странный звук, похожий на удар миски о прутья клетки, только намного сильнее, однако он оставался не звонким, а глухим. Она поняла, что находится в клетке. Ей страшно, она в ярости. Она бросается на людей, которые с ней что-то делают. Протыкают ее шерсть чем-то острым. У нее так болит живот. Он рвется на части. Почему-то становится легче, сознание уходит. Ее кладут на высокий стол, и люди в белых халатах окружают. Загорается яркая лампа. Вскоре слышится писк.
"Мама!"
Наперстянка открыла глаза. Она попыталась вскочит на лапы, ведь страх и беспокойство гнало ее. Куда? Лиса напрягла передние лапы, чтоб подняться, и тут же почувствовала боль. Не такую, как во сне. Реальную. Болел живот. Лиса повернула к нему голову. И остолбенела. У задних лап была какая-то жидкость*. Лиса понюхала ее, лизнула.
"Легче..."
Наперстянка быстренько слизала всю жидкость. Боль понемногу угасала, но теперь самку преследовало новое чувство. Идея, наваждение. Она стала метаться по норе, по всем комнатам. Лисица собрала весь мох, все сухие листья, все, что могло сгодиться в качестве подстилки. Очень быстро, пока боль не вернулась - а она вернется, Наперстянка в этом не сомневалась - сделала огромную подстилку. Словно птица, вившая гнездо, она активно работала лапами, создавая место для себя и...
"Простите, Домино, Сэм, но нам это нужно..."
Наперстянка окончила работу вовремя - ее живот прорезала новая боль. Громко вскрикнув, лиса упала на край своего огромного гнезда.
"Я должна... подняться... Я должна... Успеть!"
Напрягая лапы, вкладывая в это действие последние силы, она перелезла через край гнезда, будто перекатилась с края обрывая на безопасную, твердую поверхность. Перевернувшись на спину, лиса поспешно приняла боковое положение. Начались схватки.
"Мама... Мамочки, пожалуйста, пускай все пройдет хорошо..."
Наперстянка, глубоко дыша, и, поймав момент - напряглась. У задних лап появился первый мешочек, в котором таился маленький лисенок, новая жизнь. Он вышел довольно легко, и Наперстянка сразу же почувствовала облегчение. Лиса потянулась к нему, чтоб разгрызть оболочку и увидеть малыша... Своего и Домино...

* Я закончила курс по акушерству, так что не бойтесь - все действия максимально приближены к реальности)))

Шлеп.
Я чувствовала, как шевелятся подо мной листья, так трепетно собранные матерью. Я чувствовала зубы мамы, которые, освобождая меня от пленки, дают мне доступ к воздуху, к жизни. Оболочка поддалась и я наверняка предстала взору мамы. Я вздохнула драгоценный кислород, полными легкими.
Я чувствовала запах. Нежный, теплый запах, перебивающий все другие. Помимо этого были и другие запахи, запахи земли, листьев и еще кого-то, но самый сильный, самый трепетный для слабенького обоняния запах - запах ее, маминой шерсти. Я инстинктивно знала, что она - моя мать. Моя гора. Моя защита. Я вдыхала запах ее шерсти, стараясь запомнить. Хотя, я и так его знала.
Я не знала, где мама. Я запищала, чтобы привлечь ее внимание. Мой голос... Такой тонкий, такой тихий, что я испугалась, что мама не услышит меня или, что еще хуже, не заметит. Я попыталась крикнуть еще раз, постаравшись сделать это как можно громче, но из горла получился такой же писк, такой же слабый, такой же тихий. Я собиралась пискнуть снова, и снова и снова, не сдаваясь, до победного. 
Вдруг, зубы мамы аккуратно взяли меня за шкирку и поднесли меня куда-то. Как оказалось, к животу. Да, мне хотелось есть. На ощупь, угадывая где может находиться сосок, я разрывая остренькой мордочкой мягкую, шелковистую шерсть, наткнулась на местечко без шерсти. Все происходило очень тонко, на уровне инстинктов, которые взялись у меня сразу же, когда я стала зарождаться в животике мамы.
Молоко. Такое сладкое. Такое вкусное. Самое лучшее. Жадно глотая его, иногда давясь, я, фыркая и кашляя, вновь пила этот драгоценный напиток. Я слышала чей-то писк. Такой же, как у меня, только другой.
Наверное, это кто-то еще. Меня преодолевало любопытство, но отрываться от соска мамы не хотелось. Я пыталась уловить запах пищавшего, но не могла - носик ловил только самые сильные - а это мамы и молока.
Я прижала ушки. Вдыхать запах мамы, чувствовать ее тепло, дышать в унисон с ней - это было то, чего нельзя объяснить словами. То, что можно лишь почувствовать, а описать нельзя. То, что сейчас я и испытывала.

офф. Наперстянка, мама, без твоих действий все слишком не складно и не логично, так что если что - говори, тут же исправлю.

Наперстянка, оскалившись от тупой боли в низу живота, смогла таки согнуться в два раза, чтоб добраться до мешочка, в котором находился ее малыш. Удивительно, как он не порвал оболочку, когда появлялся на свет. Впрочем, Наперстянке судить было трудно - это были ее первые роды, да и поучиться толком было не у кого. Мать затрагивала эту тему неохотно. Когда она рожала - ее схватили люди, укололи чем-то лапу, после чего она уснула, а когда проснулась - была в клетке, живот болел, а возле него была маленькая Наперстянка.
Лиса осторожно разорвала зубами мешочек. Оттуда сразу же полилась жидкость, которую рыжая слизнула за пару глотков. Она перегрызла пуповину - откуда она знала, что так нужно? Ей просто хотелось оторвать от себя лисенка, чтоб пододвинуть ближе. У нее была передышка, схватки немного отпустили, и она принялась за первенца. Он был довольно темным, даже белого кончика хвоста не было. И все же это был лисенок, они как правило рождаются темными, а потом меняют детский пух на полноценный, рыжий мех. Наперстянка рассмотрела малыша. Да, она видела, что местами его шерстка отливала рыжиной. Будет рыжим, как она. От этой мысли сердце сжалось от счастья. Но насладиться им сполна она не успевала - подходил следующий.
- Все хорошо, малыш, мой милый мальчик. Теперь ты в безопасности...
Она ждала, что он закричит. Опять таки, откуда ей было знать, что так нужно? Инстинкты? Но это был единственным признаком того, что сын дышит. Он был очень подвижным, и, напоследок проведя языком по его спинке, она подтолкнула сыночка к животу, прямо к соскам. Молока до сегодня не было, но благодаря слизанным жидкостям, оно собралось, превратившись в молозиво, и дожидалось голодных малышей.
Наперстянка опять напряглась, словив момент. Было уже легче, да и следующий был мельче. Лиса вновь разорвала мешочек, на этот раз куда увереннее и быстрее. В начале Наперстянка решила, что малыш покрыт какой-то белой штукой. Она подтянула новорожденного, тщательно вылизала. В ужасе она поняла, что шерсть, несмотря на серый отлив, белая.
"Неужели он... она больна? Нет-нет, не может быть... Нет, Наперстянка, успокойся. Ты же видела полярных лис в зоопарке... Но неужели у нас такое... возможно?"
Лиса не чувствовала отчуждения или неприязни к малышке, от нее не пахло болезнями. Наоборот - эта особенная черта еще больше вызвала тепло и любовь. Двое. Мальчик и девочка. Такая чудесная девочка! Заскулив, не сдерживая переполняющих ее эмоций, она потерлась головой о чудесную дочурку.
- Я так тебя люблю, милая. Скорее, кушай, моя хорошая...
Малышка пищала, это внушало надежду на то, что с ней теперь все будет хорошо. Она дышит полною грудью. Крошка впилась в сосок и стала есть, искренне наслаждаясь материнским молоком. Оказывается, этот момент... Полный таинство. Хотелось лечь, расслабиться, тихонько слушать, как насыщаются ее дети. Но очередные потуги не дали этого сделать.
"Еще не все?"
Она вновь заскулила, хоть в душе и радовалась - лиса всегда мечтала о большой семье. Появился еще один лисенок, как показалось Наперстянке - очень слабый. Он вел себя тихо, не пищал, и это вызвало у лисы беспокойство. Неужели мертвый? Или она что-то сделала задними лапами, пока радовалась за первых двоих? Лиса притянула его к себе, тщательно вылизала, быстрыми движениями языка заставляя выкашлять жидкость и задышать своими маленькими легкими. В пещере было сумрачно, но благодаря более-менее солнечной погоды снаружи, в пещере не было непроглядного мрака, и она разглядела первых двоих лисят. Разглядела и третьего.
"Какой темный! Да, он точная копия Домино! Весь в папу!" - довольно улыбаясь, Наперстянка была счастлива от того, что ее дети унаследовали внешность отца. И не только из-за шерсти! У малышей были черты ее и мужа, она уже это видела. И верила, и знала, что их никто никогда ни с кем не спутает.
- Добро пожаловать, сынок. Добро пожаловать...
Теперь все трое были уложены возле живота лисы. Все трое кушали, дышали, начинали жить... Впрочем, начали жить от еще тогда, после той ночи, от которой лиса до сих пор краснела. Теперь же у нее был повод гордиться.
- Ваш папа будет счастлив, малыши... Когда он придет - мы вместе придумаем вам имена. А еще я познакомлю вас со старшим братом...
Однако, говоря все это, лиса понимала, что не очень хочет чтоб они входили. Она чувствовала.... ревность? Страх за детей?
"Мне нужно успокоиться... Немного отдохнуть... Скоро они придут, я поем и приду в себя..."
Накрыв детей хвостом, но так, чтоб они могли дышать, она положила голову на теплый мох. Возле задних лап все это было влажно.
"Нужно потом сменить мох" - зевая, подумала она.
Роды, в общих чертах, прошли хорошо. Все дети здоровы, кровотечения нет, мать жива. Да, хорошие роды. Наперстянка устало улыбнулась.

ОФФ: Как отпишутся оставшиеся лисята - исправлю пост, включая их деторождение.

======) березовая роща
Удачная охота заметно прибавила настроения Домино, теплая, приятная погода тоже внесла свою лепту. Он уже почти не косился с неодобрением и недоверием на волка, тем более, что тот тоже тащил добычу. И какую! Им здорово повезло наткнуться в это время года на куропаток. Эх, а вот если бы отыскать еще птичье гнездо с яйцами... Домино причмокнул губами от удовольствия настолько, насколько ему позволяла свисающая из пасти куропатка. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь поредевшие кроны деревьев, пригревали его серебристо-черную шкуру, ветер сначала ласково приглаживал шерсть, а потом растрепывал. Губы лиса сами собой растянулись в довольную улыбку, он даже начал, как в старые времена, мурлыкать себе под нос незатейливую песенку.
Эх, если бы еще наткнуться  на лань! Они бы с Сэмом легко завалили бы ее. Первая удачная совместная охота с волчонком заметно прибавила Домино уверенности. И робкие ростки неуверенности, смогут ли они прокормить волчонка, начали жухнуть.
Он учуял странный запах на подходе к норе. Тревога заставила лиса пуститься вприпрыжку, уже не заботясь о том, что его может услышать враг.
"Охотники? Псы? Волки?" - всевозможные опасности промелькнули в голове Домино, а воображение яркими красками набросало те ужасы, которые могли случиться с Наперстянкой. Сзади раздавался гулкий топот волка, в иное время лис страдальчески закатил бы глаза, а сейчас и внимания не обратил.
- Наперстянка! - закричал он, отшвырнув добычу в сторону. Сердце билось так часто, что, казалось, готово было разорвать грудную клетку. Кругом никого не было - ни волков (за исключением Сэма), ни охотников со своими сворами. Домино сглотнул и, потоптавшись зачем-то на одном месте, сунул голову и плечи в нору. Глаза его были широко открыты от страха.

Наперстянка с любовью наблюдала за тем, как копошатся ее крошки. Она переводила взгляд от одного у другому, представляя себе, какими они вырастут, как будут носится в норе, смеяться, бегать... Как дергать за уши Домино, прыгать на Сэма, слушать ее сказки... Не жизнь, а рай. И все эти мысли, все планы на светлое будущее прокладывали в душе широкую дорожку, озаренную солнечным светом и летним теплом. Она прикрыла глаза, придумывая имена для детишек. Но не торопилась их озвучивать. Ей было важно мнение Домино. Это их дети, и имена они получат от обоих родителей. А, может, они поделятся? Наверное, супруг захочет дать имя своей маленькой черной копии. А вот она придумала звучное имя для рыжика, который суетился больше остальных. Первенец. Любимчик. Лиса прижала уши. Она была одна у матери, и по-этому заслуженно получила статус единственной и любимой дочери. А у нее детей несколько больше. Нельзя никого выделять. Можно хвалить за те или иные качества, но сравнивать и выбирать фаворитов - жестоко. Она всех будет любить одинаково, но при этом не менее сильно. Как и Сэма. С последним вообще проблем не была, лиса с легкостью приняла волка, будто уже делала это когда-то.
Снаружи послышалась суета. Кто-то так торопился, что сломал пару веток. Сигнальных веток, которые лисы оставили на случай того, что враг попытается приблизиться незаметно. Наперстянка напряглась, вся сжалась, вызывая беспокойство у деток. Они с легкостью ловили настрой матери.
- Тише, детки, вам нужно немного помолчать...
Лиса приподнялась на передние лапы. Задние все еще лежали, как и живот, у которого ютились новорожденные. Она приготовилась защищать потомство ценой жизни. Страха у самки вообще не была. Ни капли. Лишь тупая уверенность и ярость, которая проявлялась в виде утробного рыка.
В нору зашел нарушитель порядка. Наперстянка сразу же узнала Домино, и все же... Рычать не прекратила...
Он... был опасностью. Угрозой. Она ничего не хотела слышать. Видеть. Он был крупным самцом, который мог навредить ее деткам. А потом еще и Сэм зашел...
- Вон... - тихо прорычала она, поднимая губу над верней челюстью. То же самое сделала и нижняя, открывая два ряда . Волчонок первый сориентировался и покинул нору. Домино все еще был в шоке.
- Я сказала вон! - громче крикнула она, вставая на лапы и ощетинив шерсть. Детки запищали, и это еще сильнее ее разозлило. Наперстянка залаяла и прыгнула на мужа, укусив его в щеку. Она не прокусила ее, по человеческим меркам это было все равно если бы она ему зарядила звучную пощечину.

Я покосился на совершенно ошеломленного и растерянного Домино, который присел неподалеку от меня. Видок у него был не из самых лучших, а шерсть слегка потрепана. Я отвернулся от него и пожал плечами.
- С чего бы это она вдруг?
Поглядев на нору, из которой еще доносился протяжный писк, я слегка поежился и отвел уши назад. Сколько их там было, пятеро, шестеро? Да нам в жизни столько не прокормить! Охотников в семье оставалось всегда два: я и Домино, а если еще и учитывать мою везучесть, то и вовсе один. В голову со свистом ворвалась мысль, что теперь у черного лиса есть больше оснований для того, чтобы выпроводить меня отсюда, им и без того туго, а я тут буду только в качестве очередного голодного рта.
Посмотрев на Домино, я выдал ему свои опасения:
- Мы же столько не прокормим, да?
Впрочем, ответа на этот вопрос не требовалось. Все было и так ясно. Нервно заерзав на месте, я подогнул под себя одну лапу и продолжил, то ли пытаясь хоть как-то оправдаться, то ли ища компромисс для этой ситуации:
- Думаю, мне стоит чаще тренироваться в охоте. Иначе совсем туго придется.
Конечно, проводить такие тренировки на настоящей дичи не следовало ни в коем разе. Только распугаю всю. Но ведь и на пеньки прыгать толку мало, верно? Впрочем, можно было бы поймать какую-нибудь куропатку и слегка подбить ее, чтобы далеко не убежала, а после и упражняться сколько влезет. Ну или, в крайнем случае, остановиться на теории, чего мне, в общем-то, не особо хотелось. С каждым днем я все более отчетливо понимал, что жизнь - это движение. Когда ты замираешь, жизнь прекращается, но стоит тебе сдвинуться с места, как она снова льется бурным потоком. Движение для волка - это все. Это его главная цель - никогда не останавливаться, чтобы жить.
Поднявшись с места, я потянулся и, широко зевнув, клацнул челюстями, разрезая воздух. Из глотки вырвался какой-то глухой звук, похожий на рычание. Я облизнул клыки и прошел вперед, потом как бы случайно остановился напротив входа в нору (хотя держался все же на приличном расстоянии) и заглянул туда, но ничего увидеть мне так и не удалось, а подойти ближе я не рискнул. Разочарованно фыркнул и вернулся обратно, упав на землю. Наступило тупое молчание. Вскинув голову и наблюдая за небом, я думал, о чем можно спросить, но ничего путного на ум так и не шло, поэтому ничей голос так и не сломал повисшую тишину. Казалось, это длилось бесконечно долго. Наконец, я посмотрел на Домино и негромко произнес:
- Как ты их назовешь? Ну, в смысле... у тебя есть имя, у Наперстянки тоже, мне дали... их вы ведь тоже как-то назовете?
Положив голову на лапы, я слегка улыбнулся. Сэм. Раньше имя не значило для меня так много.

- С чего бы это она вдруг?
- Это нужно просто переждать, - откликнулся Домино. - После родов лисы-самки очень... - он запнулся, подбирая нужное слово. Левая щека все еще горела. -... подозрительны.
Наперстянка еще никогда с ним так не обращалась. Домино чувствовал щемящую обиду, хотя и понимал, что здесь нет ее вины. Во всем виноваты те трое пищащих комочка, которые навсегда изменили его жизнь и жизнь его подруги. Черно-бурый поднял голову, настороженно осматривая близлежащие заросли.
Он ждал рождения лисят. Он радовался возможности стать отцом. Но не предполагал, что будет делать после того, как они появятся на свет. Домино чувствовал себя неуклюжим увальнем, забравшимся в сад с нежными цветами. Поломает, сорвет, вытопчет... Может быть, и хорошо, что Наперстянка не пустила его внутрь. Откуда он знает, как обращаться с новорожденными малышами?
"Но я же не посторонний", - протестовал сам с собой Домино, рассеянно ловля зубами приставучую муху. "Я - их отец!"
- Мы же столько не прокормим, да?
- Чего? - напряженно переспросил Домино. Сэм говорил так, словно он бы родным, а они - тремя приблудными щенками! Взгляд лиса в одно мгновение стал жестким, уши прижались к затылку.
"А ты думаешь, чего я тебя брать не хотел?!"
Вместо слов вырвалось короткое, глухое рычание, сменившееся сухим:
- Выкормим. - и лис с мрачным видом отвернулся, чувствуя себя донельзя неуютно рядом с волком. Теплота, возникшая было после удачной охоты, рассеялась быстро. Слишком велики были границы между ними, чтобы враз забыть о них после первой же совместной облавы.
Обостренным слухом он услышал позади тихие шаги Наперстянки и порывисто обернулся.
- Извини меня, я правда ничего не могла с собой поделать...
Вся обида мигом схлынула с его морды. Домино принялся ласково вылизывать морду супруги, прикрыв глаза от радости, что она рядом, тут, что больше не сердится...
- Я понимаю, - кивнул он, понимая еще и то, что Наперстянка не пустит их пока в нору. И проявить понимание ему нужно будет еще не раз. Главное, чтобы обида не всколыхнулась... Он ведь действительно все понимает!
Но от этого становится лишь чуть-чуть легче.
Трое. Мальчик, рыженький, девочка, белая-белая, и еще один мальчик... черно-бурый, как ты...
- Белая? - у лиса вытянулась морда. Домино знал о существовании альбиносов, но и помыслить не мог, что один из них появится у него и Наперстянки. Как же белая лисица будет охотиться в лесу, найдет ли достойного лиса? Не будут ли над ней смеяться? Тысячи вопросов всколыхнулись в голове. Домино переступил с лапы на лапу и, подумав кое о чем, нежно куснул Наперстянку в ухо.
- Зимой ей будет легче всего, - шепнул он. Это зимнее преимущество, разумеется, не заставило его полностью забыть о других тревогах. Но зачем сейчас предаваться печалям, когда нужно радоваться? У него  рыжий и черно-бурый сыновья, у него дочь! Домино расплылся в довольной улыбке и потянулся было снова к Наперстянке, но той рядом не оказалось. Она уже была возле Сэма.
- Как охота?
- Отлично! - весело отозвался Домино и вмиг принес Наперстянке тушку куропатки. - Целых две! - похвастался он, бросая короткий взгляд на Сэма - мол, притащи свою.

Наперстянка перестала искать взглядом пойманную дичь, и вновь посмотрела на Домино, лучезарно ему улыбнулась. Своему любимому. Своему мужу. Отцу ее детей. Их детей. Тут, возле норы, она не видела в нем угрозы. Появилась шальная мысль пустить его к детям. Следом за этой мыслью в глотке зародился рык.
"Рано" - решила она, стараясь, чтоб волнение не отразилось в глазах.
- Я хочу, чтоб мы вместе дали им имена! Я пока не могу тебе их показать, но... Подумай над именами, - она подмигнула Домино, оглянулась через плечо на волка - А ты мог бы ему помочь, - задорно предложила она старшему сыну.
Домино принес куропатку, тоже самое сделал Сэм. Он был слишком близко к норе, и рыжая невольно напряглась. К счастью для волка, он не зашел внутрь, а лишь принес куропатку, оставленную у входа. Наперстянка чувствовала во всех его движениях и повадках, что он был чем-то встревожен. Черно-бурый лис тоже, но тут было все ясно. А Сэм...
"Может, думает, что мы теперь будем уделять ему меньше внимания? Вот глупыш..." - снисходительно улыбаясь, лиса подтянула к себе куропатку. Ту, что больше.
- Вы большие молодцы! Отлично поработали! - похвалила она самцов, прежде чем впиться зубами во все еще теплую плоть.
И остановилась, когда зубы почти что касались нежной плоти. Ее все-таки очень беспокоил Сэм. Так и не прокусив тонкую шкуру птицы, она поднялась на лапы и подошла к Сэму. Пощекотала хвостом его нос. Хитро улыбнулась.
- Чего грустим? Ты ведь поймал одну из куропаток, правда? Такой молодец, - она взъерошила лапой шерсть на его голове - удачно, что Сэм решил прилечь.
- Послушай... У меня к тебе просьба. Я знаю, что у волков просто чудесный голос! Они - прирожденные певцы. И когда... Волчица рожает - волк поет ей всю ночь! Поет так, как никогда. Его слушает весь лес, замирая, в страхе помешать чудесной песни... Этому нельзя научиться, это нужно почувствовать - так мне говорил один знакомый волк... Может, попробуешь? Не всю ночь, но хотя бы пока я буду есть. У тебя теперь есть два брата и сестра... Они маленькие, но им будет приятно... Как и нам с Домино...
Уверенная в том, что Сэм откликнется на ее просьбу, она подошла к Домино и вновь прижалась к нему боком. Подтянула к себе куропатку - ту, что крупнее - и начала есть. Лиса она не отгоняла, но и делиться не торопилась. Не факт, что она все съест, но... Пока не насытиться - Домино и кусочка не достанется.

Заслышав тихие шаги, я заскрежетал зубами и с еще более заинтересованным видом принялся разглядывать насекомое, перевернувшееся на спинку. Но Наперстянку моя "занятость", похоже, совсем не волновала. Она подошла поближе и остановилась, я тоже застыл в ожидании, однако, когда лисица заговорила, так и не поднял головы, лишь кивнул и попытался что-то ответить, но из пасти вырвался лишь нечленораздельный звук.
- У меня к тебе просьба.
Я нахохлился, прикидывая, что Наперстянке от меня могло понадобиться, но следующая ее фраза застала меня врасплох. Спеть? Я мгновенно поднял голову, посмотрев на лисицу. Я никогда не для кого не пел. Это было чем-то настолько личным, что у меня просто не было слов. Ну да, когда я раньше пел, я не задумывался о том, что меня слышит весь лес, ну и что?! Ведь тогда эта мелодия была посвящена мне. Нет, даже не так. Она была моей. Ведь я даже не задумывался над нотами, тональностью, тембром. Я просто выл, все остальное получалось само собой, вне зависимости от моих прихотей и желаний. Это было что-то вроде крика души, который нужно было иногда выпускать наружу, чтобы прогнать печаль и тоску. А теперь они хотят, чтобы я спел для них!.. Ну нет уж, и не просите.
Я фырнул и отвернул голову, слегка вскинув подбородок.
- У тебя теперь есть два брата и сестра... Они маленькие, но им будет приятно... Как и нам с Домино...
Наперстянка отошла чуть подальше и легла, пристроив возле себя куропатку. Я дернул ухом и опустил голову, задумчиво глядя куда-то в землю. Наверное, будет эгоизмом отказать... С другой стороны, это же мое личное... Я повернулся к Домино, желая видеть его реакцию. Я был почти на сто процентов уверен в том, что он будет категорически против, а в лучшем случае уйдет подальше, чтобы не слышать моих воплей; и ровно на столько же оказался не прав. Черный лис пристроился рядом с супругой, внимательно смотря на меня. Я поднял на него взгляд исподлобья и заколебался. Встал на ляпы, отряхнулся, отошел в сторону и сел на голый участок земли, уставившись в сторону леса. Моего леса. Леса, в котором я родился, в котором вырос, и который покинул теперь, будучи уже более мозговитым для того, чтобы самому о себе заботиться, нежели ранее. И вот я здесь, в компании пары лис и их новорожденных детенышей. Я до сих пор не мог точно сказать, правильно ли поступил. Наверное, все, что делается, то к лучшему. Но из глотки уже рвался тихий стон. Поколебавшись еще пару секунд, я вскинул голову и протяжно завыл, в надежде отогнать гнетущие мысли. Голос мой был хриплым, несколько приглушенным. В некоторых местах он падал, чтобы потом снова возвыситься. Это была непрерывная мелодия, тянущаяся, казалось, бесконечно долго и столь же прекрасно. Внутри у меня потеплело.