"Ему было хорошо во время этих прогулок, когда он уходил от всего, что его мучило, а невидимые телохранители слышали: он поет солдатские песни под шум листвы, как в годы легендарной славы и сокрушительных поражений".
— Генерал в своем лабиринте.

Он никогда не привередничал: попросту говоря, ему некогда было привередничать. Его действия всегда отличались максимальной скупостью и лаконичностью. Он не мог жить на широкую ногу и радоваться жизни, потому что его учили так не делать. В свое время был бит без вины строгим и жестоким наставником; до этого всегда стоял под железной лапой своих родителей и, в частности, матери. Конечно, пытался сопротивляться, но всякий раз был доведен до того, что сам сожалел о подобных проступках. По возможности держался стороной от соплеменников, но признал своим лучшим другом немого белого кота по имени Снегоухий, чем вызвал недовольство отца.
Он, однако, никогда не сомневался в преданности белого и, не страшась вызвать гнев Звездоцапа, множество раз пытался доказать ему, что белый достоин быть наставником; что белый - надежный член племени; что никому иному, кроме него, нельзя было бы доверить своей жизни. Отец не соглашался, а Шорох не настаивал.
Шороха учили уважать решения родителей, и он следовал им беспрекословно. Когда же Звездоцап добился своего и захватил территории всех племен, Шорох был как обычно спокоен и беспристрастен. Он исполнял любые приказы отца и никогда не перечил ему. Его судьба - служить Звездоцапу и умереть за него, если того потребует долг.
Единственное, что было у него в сердце сильнее воли отца - Воинский Закон, который он не собирался нарушать. Когда все повстанцы, бунтари и прочие желающие приключений на свою голову были изгнаны, Шороху стало спокойнее жить. Но Звездоцап не остановился на изгнаниях. Он приказал убивать всякого одиночку (к коим приравнивались и бежавшие бывшие соплеменники), который переступит границы.
Но Шорох не собирался убивать одиночек и преследовать уже сбежавших повстанцев. Он всей душой желал, чтобы отец успокоился и занялся внутренней политикой, позаботился о нуждах племени и его будущем.
Шорох не желал воевать с воителями, пусть и бывшими, и предавшими их. И предчувствие, которое редко подводило его, подсказывало ему, что следует укреплять Тигриное племя изнутри, а не гоняться за бывшими врагами, пытаясь истребить их окончательно.
Впрочем, никогда Шорох не стал бы говорить этого отцу и упрекать его в неправильном ведении дел. Нет. Он был безропотным, мрачным и тихим; воином своего предводителя, верным слугой своего отца. Зерно сомнения давно поселилось в его мозгу, но Шороху не хватило бы силы воли, чтобы выразить свое мнение. Его тотем - волк-падальщик по имени Та'хо. Несчастный доходяга, страдающий от страшных, загнивающих по краям ран. Паразит в сравнении с истинными волками, неспособный оторваться от гниющего мяса, которое оставили бы без внимания его здоровые собратья. Та'хо был одновременно и страхом Шороха, и предметом его жалости: лишь он один виноват в метаморфозах, случившихся с серошкурым хищником.
Заключенный на должности верного воина, слуга своего отца и Воинского Закона, замкнутый и стылый. Если бы Шорох не был так строг, деятелен, исполнителен и храбр, любой смог бы назвать его жалким подобием личности.
Но Шороха научили вести себя строго и мрачно, как подобает коту Сумрачного племени, лучшего и прекраснейшего во всем лесу.
Собственно, повествование подходит к тому моменту, когда Шорох понимает: по-настоящему он воитель Сумрачного племени, его охотничье владение - тьма. Чтобы стать хорошим наставником для своего оруженосца, Шорох должен был научиться охотничьим приемам всех четырех племен воителей. Однако пушистые белки и увертливые птицы редко давались ему в лапы: он был слишком мощен, крепко сложен, могуч. Прыжки ловких и быстрых охотников казались ему чем-то невероятным.
Ловить рыбу Шорох так и не научился, да и в воду предпочел лишний раз не соваться. С охотой в пустошах, как считал он, должно быть проще: на территориях племени Теней всегда водились зайцы-русаки, отличавшиеся от кроликов лишь несколько более сильными лапами и крупным размером.
Однако Шорох ненавидел групповую охоту и предпочитал добывать дичь в одиночку. Все эти правила: один загоняет дичь, другой ловит - пустой звук для него. Поэтому он зачастую терпел унизительные поражения в погоне за быстроногими кроликами.
Ночью Шорох по привычке собрался поохотиться в родном лесу, как было раньше, но луна светила так ярко, что его потянуло на залитые этим светом пустоши. Снег в то время ещё не выпал, но морозный холод чувствовался даже сквозь плотный подшерсток. На самом деле, ночью кролики даже активнее, чем днём. Шорох подумал, что этим можно воспользоваться.
Ему не хватало грации и скорости воителей Ветра, да и в целом они казались совершенно чужими, как любые другие воители, не принадлежащие к Сумраку. Однако Шорох бежал мощными, широкими рывками, и это давало ему некоторое преимущество в скорости.
Он чуял запахи и хорошо видел очертания всех предметов в темноте. Ему несложно было выследить кролика и, подкравшись на максимально близкое расстояние, начать погоню. Он напрягал мышцы и чувствовал, как ветер гремит в ушах. Ему нравилось бежать и тратить свою силу на этот бег.
Шорох несся кометой, не особо следя за тем, куда именно бежит. Только быстрый кролик и ветер: ничего иного он более не замечал. Этот угрюмый кот раньше говорил себе: "я не понимаю их. Они спят под звездами и бегают за ветром. Это совершенно бесполезно. Отец бы не одобрил".
Теперь же ему хотелось, чтобы ветер продул и его голову, выдул из неё все глупые и плохие мысли, чтобы остался только блаженный охотничий азарт.
Он резко затормозил, чтобы не врезаться в куст, а кролик свободно прошел под ветками и был таков. Принюхавшись, Шорох понял, что чует запах пограничных меток. Кроме того, чей-то иной запах примешивается к этому. Одиночка? Случайный бродяга, забредший на территории Тигриного племени?
Шорох медленно пошел на запах, внимательно вглядываясь в темные участки местности. В какой-то момент он приметил чью-то фигуру.
- Я вижу тебя, - просто сказал Шорох. - Нет смысла прятаться.

Как верному цаповцу и лихому убийце одиночек, Шороху следовало выпустить когти и как можно быстрее расправиться с незнакомкой. Но он лишь устало вздохнул, понимая, что не станет делать этого. Отнюдь, никогда ему не приходило в голову потакать кому-то из бродяг или повстанцев, и тем более он не стал бы позволять им свободно разгуливать по территории Тигриного племени. Но кошка совсем одна, иных запахов Шорох не почуял, а устраивать ночью засаду на не пойми кого... пожалуй, такая глупость не пришла бы в голову даже самому мышеголовому коту.
Он подошел чуть ближе и на миг у него перехватило дыхание. Ему показалось, что эта кошка - Ивушка, которую он просто не признал с первого, мимолетного взгляда. Однако тут же Шорох понял, что ошибся - пусть шерсть у неё белоснежная, как у Ивушки или Снегоухого, она - персона иная. Он чуть повел ухом, не отвечая сразу на её фразу, а делая шаг и вполне галантно, ненавязчиво обнюхивая незнакомку.
Не требовалось большого умения, чтобы учуять смешанный запах повстанцев. Шорох сделал осторожный шаг назад и задумчиво всмотрелся в её черты, пытаясь понять, видел ли эти глаза, эти плавные изгибы сильного, ловкого тела. По крайней мере, он вполне четко понял, что имеет дело с воителем, а не с обычным бродягой или домашним гулякой. Всё в ней как бы говорило ему: надо прогнать, выпроводить отсюда, пока не случилось ничего плохого. Но Шорох не чувствовал желания прогонять кошку, которой всего несколько лун назад этот лес принадлежал в такой же степени, как и ему самому. Он не думал, что своими действиями может каким-то образом подвести отца: в конце концов, если Звездоцап прикажет расправиться с каким-нибудь изгнанником, Шорох не сможет каким-то образом поспособствовать спасению оного, да и не станет, потому что не будет иметь такого желания. Ему всегда было достаточно того, что Звездоцап не трогает Снегоухого.
- Ты жила здесь, - негромко сказал Шорох. Он не стал гадать, ему и без того было понятно: она не принадлежит к речным увальням или грозовым древолазам. И, безусловно, не из сумрачных - Шорох узнал бы сразу, он хорошо помнит своих бывших соплеменников, в том числе тех, которые не согласились жить под предводительством Звездоцапа. Оставался Ветер. Пустоши, пробивающийся из-за небольших облачков лунный свет. Шорох понимал. Он чувствовал бы себя погано, отбери у него какой-нибудь тиран с многочисленным, непобедимым войском, состоящим из котов сумрачного леса, родные территории с темным сосновым лесом, иссохшими болотами и старыми звериными тропками меж деревьев. 
Но пустоши - это другое дело. Шороху всегда казалось, что эти бескрайние поля не принадлежат никому, кроме ветра. Только он свободно шелестит в вереске, провожая осень тихим своим завыванием.
"Что значит для воителя - потерять родной дом? Быть может, часть души каждого из этих повстанцев до сих пор бродит по полям, дубравам, по берегам рек и темным тропам сосновых лесов".
Шорох подумал и понял, что не чувствует к ним жалости. Они сами избрали себе путь по вкусу, уйдя с территорий. Нет, этот полосатый исполин продолжал бы сражаться, будь он на их месте. Жизнь воителя - вещь недорогая. Многие умирают. В битвах, от болезней или старости. Или по иным причинам. Существует много способов умереть. Так какой смысл беречь эту дешевку? Шорох сам усмехнулся бы своим словам, будь он в ином расположении духа. Ему, впрочем, легко было говорить и думать о том, чего сам он никогда не ведал.
- Я Шорох, - сказал воин, не желая оставаться безликой фигурой со стороны приспешников Звездоцапа. -  Как видишь, я не хочу нарываться на конфликт. Объясни, что тебе здесь понадобилось ночью?
Как и обычно, в его ровном, спокойном голосе не проскальзывало интереса к разговору. Казалось, ему и не важен ответ белошерстой кошки. Он даже взгляд отвел и смотрел ей за спину, на желтоватую луну.

Насмешливо тряхнув усами, Шорох отрицательно качнул готовой. Он уже давно различал в некоторых воителях, особенно взрослых, эту склонность: считать, что ты молод или невежествен и ничего не поймешь, что у тебя недостаточно знаний или какого-то духовного опыта. Шорох, в свою очередь, жестко не соглашался с такой субъективной оценкой. Разве может она знать, что у него на душе? И, тем более, говорить в его отношении "никогда", даже не особо задумываясь над своими словами? Шорох был не таков: он не делал предположений, не обдумав свои слова и не придя к логическому выводу. Впрочем, зачастую это и лишало его всех возможных друзей, ведь он говорил правду, и правду твердую, обоснованную, а не просто поток искренних мыслей. Шорох ничуть не обижался на кошку ветра, всякую детскую склонность к обиде он давно оставил позади. Прекрасно понимая, что лишенные дома повстанцы не могут испытывать к нему, сыну узурпатора и тирана, каких-то явных, положительных чувств, Шорох был благодарен ей уже за то, что она не стала нарываться на драку. Марать когти о кошачьи шкуры? Меньше всего ему хотелось этого чудной лунной ночью, и, тем более, белая шерсть вызывала в нем воспоминания о прекрасных белошерстых воителях, что успели так твердо и крепко отметиться в его жизни. Он, безусловно, был возмущен тем, что они так запросто открыли кованую дверь, преодолев и зубастую угрюмость, и когтистое недружелюбие, но отчасти и радовался тому, что ему не нужно быть абсолютно одному.
- Никогда не пойму... - пробормотал Шорох себе под нос. - Пустые слова.
"Всё можно понять, если смотреть с определенного угла зрения".
- Я ведь не на помойке родился. У меня тоже есть дом. Там почти всегда темно, тихо и холодно, а ветер приносит с собой свежий запах сосновый смолы и болотного мха. Тьма - моя вторая шкура, она защищает меня подобно родной матери и помогает мне ловить добычу.
Шорох понял, что несколько замечтался, и затих, нахмурившись и опустив взгляд. Он очень любил свой родной дом и готов был думать о нём часами. Ночью, перед тем, как лечь спать в общей палатке, по старой привычке проверял подстилку - а вдруг кто принес на своей шерсти с охоты несколько острых еловых иголок, на которые так просто наткнуться мягкой подушечкой лапы. Обнаруживая себя за этим занятием, Шорох болезненно морщился и, ложась на подстилку, сразу становящуюся жесткой и неудобной, ещё долгое время тупым, холодным взглядом смотрел в стену палатки, мысленно разговаривая то сам с собой, то с воображаемым Та'хо, который в ответ на всякую его реплику истерично ржал или рычал, показывая желтые зубы и воспаленные десны. Засыпая в поганом расположении духа, Шорох всякий раз просыпался в ещё худшем настроении, от храпа какого-нибудь речного увальня-рыбоеда. Что бы там кто ни говорил про "единство", Шорох прекрасно различал воителей четырех племен и считал, что "воителями Единого племени" станет только следующее поколение котят, воспитанное разными наставниками. А до той поры истинного единства не существует.
- Чью бы сторону я ни принял, - тихо сказал Шорох, продолжая использовать исключительно нейтральный, расслабленный тон. - Все равно буду стремиться вернуться домой. И это нормально, ведь я воитель.
Он едва заметно пожал плечами. На ум ему вновь пришел клыкастый, больной падальщик Та'хо, но, по счастью, эту мысль удалось отогнать.
- Впрочем, сегодня ветер и вправду не хочет принять меня за своего. Пожалуй, я уже полторы луны пытаюсь понять, как вам удается догонять этих быстроногих кроликов. Лесного зайца можно загнать в тупик, прижать к стволу дерева. А эти кролики словно полулетят. Мне хватает скорости для того, чтобы держаться на расстоянии одного-двух хвостов от кролика, но в последний момент он всегда умудряется сбежать. Не понимаю, что делаю неправильно.
В любой ситуации Шорох старался свести разговор на свои прагматические нужды. Он, безусловно, не ждал, что кошка прямо-таки выложит перед ним все секреты своего бывшего племени, однако по её реакции пытался понять, ждет ли его окончательный успех в кроличьей ловле. Шорох давно уже заметил, что зачастую эмоции раскрывают говорящего больше, чем слова. Рассказываешь о своих успехах мудрому воину, а он смотрит с уважением - и понимаешь, что на правильном пути. А коли смотрит как на неразумного котенка, со скукой и презрением к твоему невежеству - тогда надо совершенствоваться.
Шорох ценил всякое мнение и старался получать оценку своих действий у разных воителей, не взаимодействуя с ними, однако, более близко.

"Да что это такое? Кажется, ветер стирает запахи. Теперь мне понятно, почему эти границы приходится помечать практически каждый день. Сама стихия ветра не терпит преград в виде границ, которые мы расставляем для предупреждения наших же собратьев. Но какая разница? На наших границах растут поганки, а если такую понюхаешь, на целый день нюх отобьёт, и никаких пограничных меток не учуешь. Да ещё и нос щипать будет от едких спор. Так чем отличаются наши границы от этих?"
У Шороха уже не возникало дурных мыслей по поводу того, что нежданная гостья может вытворить что-то из ряда вон выходящее, за что ему пришлось бы на неё рычать да зубы скалить. Да, он не хотел применять силу. С самого детства к этой силе стремился, без устали тренировался со своим жестоким наставником Титомиром, в свои луны по размерам оказался отнюдь не меньше своего отца, Звездоцапа, но с возрастом четко понял: большой силе нужен большой разум. Он всегда старался трезво оценивать себя и мог заявить точно: даже если он чувствует себя стариком в душе, на деле опыта у него совсем мало, а по юности должна оставаться склонность к горячности. Соответственно, со всеми своими физическими возможностями, унаследованными по большей части от отца (мать его, Ржавница, к слову сказать, тоже сильная воительница, и сам Шорох не хотел бы встретиться с ней в битве на смерть), он должен обращаться осторожно, не ввязываясь в напрасные потасовки и не калеча (и, тем более, не убивая) воителей каких-либо племен, даже если они очень раздражают, слишком сильно храпят или говорят нелогичные вещи.
Эта кошка, из повстанцев, возможно, ей и самой хотелось в этой ночи найти то же, что и ему, Шороху. Но если хорошенько подумать, то что ему нужно? Он пришел в ночь, потому что тут - его дом. Но вересковые поля - это её дом, а не его. С другой стороны, и тьма, и ветер - они покрывают всё. Вот только ветер может остановить своё дуновение, а тьма будет всегда. Она будет сковывать сердце Шороха, упоминая, что он должен всегда и во всем слушаться своего отца и своей матери, что он обязан им своим существованием и умрёт за них, если они того потребуют. Они вручили ему силу и дали малую толику власти, чтобы он мог смотреть на воителей своими злыми, хмурыми и грустными глазами, а они в ответ не огрызались, а просто отворачивались, страшась получить наказание от грозного папаши.
А Шорох привык. Вместе со своим волком-тотемом, вместе с Та'хо, они оба стали падальщиками и паразитами, питаясь за счет своих собратьев и пытаясь понять, как же им с их идеалистическими натурами удается выживать в этом жестоком мире, где материя всегда властвует над сущностью.
Слова кошки с белой шерстью были подобны мягкому мху-сфагнуму, когда идешь по нему летней ночью, чувствуя, как ласкова и гостеприимна может быть тьма.
- В такие моменты я часто вспоминаю о реке, - сказал он, сам не понимая, зачем и по какой причине решил завязать разговор. - Действительно, наша жизнь - как поток. Всё течёт, всё изменяется. Кажется, ещё несколько лун назад я был обычным котом племени Теней, а сегодня я почти что у самой вершины горы.
Шорох нахмурился и стал сумрачен, как обычным днем, когда его посылают в какой-нибудь скучный патруль с какими-нибудь скучными собратьями. - Вот только пребывание на этой вершине не доставляет мне никакого удовольствия. Я живу лишь за идею своего правителя.
"Я принадлежу этой идее. У меня нет своего мнения. Я - паразит. Я - падальщик. Жалкая блоха на теле огромного механизма, который соорудил мой отец. Я недоволен им, но не посмею сказать и слова против. Почему? Потому что они (Звездоцап и Ржавница, предводитель и глашатая) - мои родители. Они возились со мной и воспитали меня, я не могу поступить с ними так жестоко. Не могу отвернуться от них. Как бы там ни было, моя жизнь принадлежит Звездоцапу".
Шорох считал, что в некоторой степени повстанцы все-таки свободнее, чем те, кто остался в Тигрином племени. Каждому коту приходится трудиться за четверых, чтобы овладеть навыками воителей всех четырех племен. Даже способный от природы Шорох не мог делать это идеально. Он признавал, что для одного дела нужно быть одним котом, для другого - другим. И это может изменить только эволюция, которая Звездоцапу не подвластна.
Собственно, слова незнакомки только подтверждали это предположение. Ей не нужно было даже лишний раз вставать, чтобы показать свое изящное, жилистое тело. Пусть её шерсть и длинна, с первого момента встречи Шорох подмечал как важные детали: её длинные, сильные ноги и характерные движения - легкий, "летящий" шаг, словно ей ходить по вереску невероятно просто, как птице летать по небу.
Тренировки с Титомиром помогли развить ему чрезвычайную внимательность: попробуй быть невнимательным, когда за любой проступок тебя с размаху тыкают в грязь и колошматят о землю.
Он чуть прищурился, пытаясь понять - действительно ли она ему улыбается, или просто хочет посмеяться над ним и его желанием поймать быстроногого кролика. Но нет, возможно, белоснежная кошка была просто добра и действительно готова ответить на его вопрос. Шорох знал, что не сможет так. Искренне улыбнуться кому-то... нет, для него это было попросту противоестественно. На его губах мог появиться только оскал.
Но Шорох точно знал: он запомнит те слова, которые она произнесла. "... когда я осознаю, что это - единственная добыча, посланная мне Звездным Небом, моими предками и предками моих собратьев, только тогда я встану на развилке, у двух путей: поймать и победить, либо умереть и проиграть".
Такое количество выборов значительно сокращало путь к цели. Но Шорох не собирался ждать того момента, когда у него останется всего два выбора. Он хотел совершенствоваться прямо сейчас, в настоящий момент своей жизни, а не когда-нибудь потом.
- И всё же, я бегаю лучше, чем пол луны тому назад, - уверенно сказал Шорох. - Всё, что мне остается - пытаться взять эту вершину силой и разумом, если происхождение не дало мне быстрых ног. Всем нам приходится делать это. Но никто из нас не сможет идеально повторить приемы всех четырех племен.
Шорох говорил о волнующей его теме и радовался тому, что эта тема не раскрывает никаких цаповских секретов и не затрагивает повстанцев, а значит может быть обговорена. - Возможно, следующее поколение котят сможет охотиться на любую дичь. Но... разве это реально - создать идеального воителя? Ведь когда ты умеешь всего понемногу - это ни рыба, ни мясо, образно выражаясь.
Он сам не понимал, отчего так разоткровенничался. Обычно, из него и слова не вытрясешь. Но, вестимо, это и есть следствие своеобразного "отката". Оставаясь молчуном для большинства, Шорох мог быть искренним для нескольких.

Рядом с врагом Шорох чувствовал себя спокойнее, свободнее, чем рядом с воителями Тигриного племени, верными его отцу. Если бы ещё сегодня вечером кто-то сказал ему, что всё будет именно так, он просто криво усмехнулся бы подобным словам.
Но эта кошка... она действительно удивила Шороха. Он встречался с разными собратьями. Кто-то из них попытался бы напасть на него, кто-то панибратски втереться в доверие. Но она не искала в общении с ним никакой выгоды, никакого смысла и цели. Не боялась и не отвергала, и при этом не переходила дозволенных рамок, не давая Шороху повода для агрессии. Она просто говорила с ним ради самого процесса разговора. И ему не приходилось нарушать свое обещание верности отцу и племени В этом большом механизме, который запустил Звездоцап, они двое не были главными деталями, так что могли позволить себе забыть о необходимости рычать на своего законного врага и рвать его шкуру. В сущности, они и не были врагами по собственным чувствам - исключительно по политическим сторонам, которые разделили их, предопределив дальнейшие отношения.
Шорох испытывал благодарность к незнакомке за то, что она так хорошо чувствовала границу, была так разумна и дальновидна, не позволяя себе перейти грань, но и не замыкаясь от него. Сам Шорох вряд ли был способен на такое, и потому восхищался её самообладанием, продуманностью её действий. Он никогда не замечал такого в молодых кошечках, сторонясь их легкомыслия и излишней фамильярности. Шорох знал, что, возможно, они никогда больше не встретятся, и считал, что это нормально, ведь их беседа ни к чему не обязывает ни его, ни её.
В словах белой кошки Шорох чувствовал печаль и, хоть и не мог понять всей тяжести лишений повстанцев, счел лишним открыто выказывать своё превосходство над обездоленными повстанцами и предпочел просто молча кивнуть, разделяя с ней тоску по дому.   
"Но обрыв... стоим ли мы у обрыва? Думаю, нет. На стороне Звездоцапа силы мёртвых котов, а мёртвых котов невозможно убить. Невозможно победить".
- Сегодня для меня стоять на горе - значит жить в своем доме и быть спокойным за жизни близких. Но я не настолько умен, чтобы говорить за судьбу. Никому неизвестно, сколько эта гора простоит недвижимой и не уйдут ли из-под моих лап её камни.
Шорох на миг перевел взгляд на луну. Он чувствовал, насколько его мир похож на бурю. Возможно, прямо сейчас вершится судьба Тигриного племени и где-то далеко, в долгих километрах от этих пустошей, спит спокойным сном его будущий убийца. Шорох был умиротворен, ведь всё шло своим чередом, и ничто не нарушало его спокойствия. Не было рядом ни нарушителей воинского закона, ни пустозвонов. Только ветер и тьма, и больше ничего лишнего.
Шорох кивнул, глядя на кошку весьма живым, заинтересованным взглядом. Кажется, ей удалось вывести его из состояния обросшего мхом камня, в котором он пребывал последние несколько лун.
- Может быть, я просто ошибаюсь и захожу в суждениях слишком далеко, - сказал Шорох, пожимая плечами. - Говорю тут про идеальных воителей, а Когтю просто захотелось почувствовать себя правителем всея леса со всеми вытекающими последствиями...
Он вздохнул и вновь ушел в себя. Ему не стоило и вовсе упоминать Когтя, это полосатый исполин счел тактической ошибкой со своей стороны. Однако ему непривычно общаться столь полно и объемно, особенно учитывая то, что его лучший друг абсолютно нем и вполне понимает его без лишних слов. Так что, обязательно должен был что-то ляпнуть в стройном потоке фраз, слишком идеальных для того, чтобы быть правдой.
Шорох чуть приподнял бровь и встретил взгляд воительницы с некоторым скепсисом. Он не мог понять, как ей удается эта яркость, смешливость, когда она стоит рядом со своим врагом, по факту, отобравшим у неё родной дом. Но это не казалось ему признаком слабости или глупости, напротив, Шорох считал, что нужна определенная сила, чтобы уверенно и без злобы смотреть в лицо своему врагу. Сам он был храбрым котом, но не думал, что сможет избавиться от ненависти к тому, кто причинит ему большое зло или хотя бы будет косвенно причастен к этому.
Эти её слова про "скорость ветра"... они ввели Шороха в ступор. Он некоторое время стоял с каменной рожей, пока не понял, что речь идет о простых играх, в какие играют котята и некоторые недальновидные оруженосцы.
- Не умею я играть ни в какие игры, - смущенно пробормотал он себе под нос.
Шорох не мог не вспомнить себя в детстве. Он не играл в игры с другими котятами, а когда видел своего ныне потерянного брата Львишку, беззаботно пинающего ком мха, смотрел на него как на мышеголового идиота. Шорох помнил ту молодую кошку из родного племени, Вену, которая тоже пыталась предложить ему подобную игру. В свое время, он только фыркнул, потому что не умел играть и не хотел показаться полным дураком.
Но перед этой белошерстой кошкой, в сущности - видением, галлюцинацией, Шорох не боялся выглядеть глупо. Напротив, в нём зажегся какой-то огонёк противостояния.
"Неужели ты думаешь, что я тебя не догоню? Воители Сумрака не так просты, чтобы сдаваться легче мыши".
- Ну держись, ветроголовая! - принял вызов Шорох, умело перенося вес на задние лапы и одним большим рывком сокращая расстояние. Может быть, у него и не было врожденного таланта к бегу, но он всегда старался взять силой то, что не брал талантом. Ему казалось, что она прямо перед ним и достаточно протянуть лапу, чтобы коснуться её бока, но в один миг ей удалось исчезнуть, убежать от него, уже уверившего в простую победу.
Входя в раж, Шорох мотнул лобастой головой и, не жалея лап, погнал за воительницей Ветра. С удивлением он обнаружил, что поймать её не намного проще, чем сам ветер. Казалось, она подпускала его к себе, смеясь над неуклюжестью, а когда он был в кошачьем усике от победы, вновь расширяла дистанцию. Шорох не знал, удивляться ли ему, злиться или смеяться - всё было страннее некуда, ведь собственная мощь подвела его.

"Я сижу, уронив руки, или пишу какие-то жалкие слова, зеваю и жду, чтобы настал вечер. Когда стемнеет, я вместе со всеми окружающими предметами вырвусь из этой мути."
- Сартр.

Она и впрямь играла с ним, но у неё определенно получалось лучше. Эта игра давалась ему с трудом, хоть он и старался изо всех сил, чтобы не терять её из виду. Своей сложностью игра напоминала его ученические тренировки, вот только теперь ему можно было проигрывать, ведь никто не станет бить его за проигрыш.
Шорох, однако, никогда особо не расстраивался и не обижался из-за побоев. Он был уверен в том, что заслужил их: ему стоило проявлять большее усердие и старание, ведь мир не станет подстраиваться под его неуклюжие шаги. Титомир вырастил из него хорошего воина, и, что самое важное - научил Шороха думать над своими действиями. Возможно, он считал, что это поможет ему в битве против настоящего врага, но твердая, разумная натура вела Шороха прочь от битв. Пусть Шороху собратья и не нравились в большинстве своём, пусть он ненавидел их за многие качества, им присущие, убивать или калечить кого-либо ему совсем не хотелось. Иногда Шорох вспоминал себя в детстве. Тогда он считал, что всякий, кто предает своё племя, заслуживает смерти. Мать рассказывала ему о предателях вроде Бирюзовой Звезды, и Шорох знал, на каких котов будет точить когти. Но он быстро повзрослел и обнаружил, что у каждого из них есть душа, свои привязанности и прочее. Наверное, ему бы и не понять этого, не познакомься он ближе со Снегоухим. Снегоухий доказал Шороху, что ему не обязательно существовать только ради того, чтобы исполнить мечту своих родителей о сильном сыне, верном им до конца. Так Шорох стал существовать ещё и для того, чтобы защищать Снегоухого.
Он помнил то время так, будто всё произошло пару лун тому назад. Шорох, в сущности, совсем ещё котёнок, наорал благим матом на двух взрослых оруженосцев, которые затеяли глупое соревнование на дереве. Потом нашел в лесу двух целителей и привел на место действия, чтобы они помогли Снеголапу, ибо его друг, Вороной, ничего самостоятельно сделать не смог. Кроме того, ещё и замел все следы, обозначив всё так, будто Снеголап полез за белкой, а не в угоду своему Вороному. Шорох никогда не думал о себе, ведь самому ему приятнее было бы спать под каким-нибудь кустом или в одиночестве бродить по родному лесу. Но всегда находились те, кто что-то от него требовал, и Шорох готов был исполнить их требования.
Но теперь всё иначе. Шорох резковато затормозил и повел ухом. Наверное, и не было её, а с ним играл ветер, заманивший его под ночь на пустоши. Он нашел её взглядом и понял, что всё хорошо. Возможно, ему не стоило вести себя так вольно, но в конце концов, он не нарушает указаний своего отца, так что и возмущений ждать неоткуда. Шорох встретился взглядом с белошерстой красавицей и не нашел в себе ни сил, ни желания уходить в сторону, продолжая бег. Напротив, он позволил повалить себя на заиндевевшую траву и дурашливо раскинул лапы в стороны, показывая, что признает своё поражение в этой игре.
Шорох, впрочем, не торопился вставать. Он почувствовал спиной холодную землю и прикрыл глаза.
"А может быть, и вправду нет ничего. Ни Тигриного племени, ни повстанцев, ни мертвых котов с небес. И какой вообще смысл во всём этом? Потешить собственное самолюбие? Отомстить? Зачем мёртвые коты затеяли этот кавардак? А звёздные предки? Да им вообще плевать на происходящее. Что происходит? Почему мой отец - предводитель Тигриного племени, а не Сумрачного?
Шорох вспомнил Нечто.
"- Тук-тук, мне нужно пройти к вашему отцу.
- Его нет, сегодня я здесь главный.
- Не-е-ет, главное - вот оно. Вон та чёрная тварь в кустах.
- Вон та тварь? Впервые вижу её.
- А она выглядит так, будто уже давно здесь сидит.
- В таком случае...
- В таком случае, нам надо бежать, пока мы живы.
(ритмичный, удаляющийся стук лап по земле)"
Шорох открыл глаза. Ничего не изменилось. Собственное сердце показалось ему кристаллом корунда в грубой, невзрачной породе. Оно билось так, будто он был взволнован чем-то или чего-то боялся.
Иногда его посещали странные видения из прошлого, в которых он заново проживал старые события, возможно, слегка переиначивая их ход. Но всякий раз Шорох открывал глаза и обнаруживал вокруг привычное запустение.
Незнакомка из племени Ветра добавила немного красок, но, возможно, её действия только навредят ему. К злу всегда можно приспособиться, перетерпеть его. А к добру быстро привыкаешь, как к хорошей еде или мягкой постели. И питаться после этого какой-нибудь падалью да лежать на острых камнях - совсем невозможно.
Шорох приподнялся и сел.
- У тебя большая семья? - неожиданно спросил он. Ему просто стало интересно.

Наверное, Шорох и сам плохо понимал, зачем задал ей, чудесной незнакомке, этот вопрос про семью. Но для себя он объяснял это тем, что у видений и галлюцинаций не бывает семей, а ему очень хотелось знать, реальна ли она, или же очередное красочное сновидение, ставящее перед ним мир в ином свете, чем обычно.
Эти имена, которые она произносила: отчасти знакомые, отчасти незнакомые. Шорох чувствовал, как они становятся некой границей между реальностью и мечтой. Он кивал и довольно долго осмысливал её слова, не в силах определиться для себя, важна ли ему вообще эта информация и стоит ли принимать её всерьез. Он несколько потерялся, и уже не понимал: враг ли перед ним, друг ли.
Однако в конце концов Шорох определил для себя границу. Как раз в тот момент, когда она тронула его хвостом, предлагая отправиться в путь. И он пошел.
- Спасибо за ответ, - негромко сказал полосатый исполин. - Думаю, у тебя действительно хорошая семья.
Он попытался вспомнить, как выглядел умерший брат Заноза, но ничего, кроме пестрого клочка шерсти, в мысленные образы не приходило. А была ли у него вообще хоть когда-нибудь семья? Мать и отец - вечные наставники, своего доброго братца Львишку он сам же объявил посмешищем, а теперь и вовсе потерял. Снегоухий - самый лучший друг, который останется с ним даже против своей воли. Шорох чувствовал, что многим ему обязан. Наверное, он даже пойдет вслед за ним в изгнание, если когда-нибудь звездоцаповой власти придет конец.
-А у тебя большая семья? - спросила она; и вопрос - что удар током.
Шорох задумчиво посмотрел сначала на белоснежную воительницу, потом на темное, предрассветное небо (ему показалось, что оно подернулось тучками).
- Мои родители... - через силу проговорил он. - Мои родители - настоящие властолюбцы. И они неплохо умеют править. "А я сижу у них на шее как присосавшийся клещ". - Когда-то у меня были и братья. Два брата. Но в итоге остался только я один.
Конечно, самое приятное воспоминание было о Снегоухом.
- У меня есть один друг. Лучший друг. Его зовут Снегоухий. Думаю, никого дороже, чем он, у меня нет, - сказал Шорох, останавливаясь у большого дерева. Может быть, в детстве они со Снегом довольно долго вели молчаливую войну, но нынче у них нет никого дороже друг друга. Они прошли вместе такие страшные вещи, что и смерть не стала бы для этих друзей помехой.
Дерево, совсем уже голое, без листьев - оно слепило своей наготой сумрачного кота, привыкшего хорошо видеть в темноте. Такое странное, непривычное среди вереска. Шорох удивлялся тому, как ещё юркие побеги молодого вереска не проросли сквозь корни кряжистого великана. Этому дереву, его высоте и стати, можно было только подивиться. Белоснежная незнакомка остановилась рядом с ним, и Шорох понял: это и есть пункт назначения.
- Ты действительно хочешь этого? - риторический, в сущности, вопрос, когда ты уже подходишь к злополучному дереву и примериваешься, чтобы запрыгнуть на нижнюю ветку.
И дураку понятно, что это ещё одно испытание. А Шорох со своим сумрачным происхождением, хоть и не привык лазать по деревьям, как белка, но у Титомира "древесный" курс проходил. Когда лезешь по стволу, и за каждое промедление тебя бьют по лапам - хочешь, не хочешь, а все равно залезешь.
К тому же, инцидент со Снегоухим, упавшим с дерева, побудил его относиться к деревьям значительно более внимательно.
Мощным прыжком Шорох взлетел на нижнюю ветку, а с неё перемахнул на следующую. У него неплохо получалось, а там, где надо, он помогал себе когтями. Несмотря на достаточно тяжелое сложение, Шорох хорошо понимал возможности своего тела и умел им управлять - очередное следствие жестоких тренировок Титомира.
Он добрался до достаточно широкой для двоих, но довольно высокой ветки, и осторожно примостился, как филин на суку.
Мимо него пролетали мелкие белые мушки. Шорох сам не заметил, как пошел первый снег. Но снежинки действительно затеяли свой хоровод вокруг него, а луна скрылась за снеговыми тучами.
- Снег, - только и сказал Шорох, наблюдая за тем, как снежинки становятся крупнее и падают более пышными хлопьями.

-Осторожнее, ветер тут делает, что хочет.
Он посмотрел вниз, но не увидел её; только слова. Но, в самом деле, что, если не слова, есть наш самый главный инструмент? На острый коготь всегда найдется плотная шкура, на сильного воина сильнейший. А слово - оно у каждого. Младого, старого, слабого или сильного. Всех оно объединяет.
Наверное, лучше было бы устраивать словесные перепалки вместо кровопролитных боев. Шорох и там имел бы силу: ах, сколько заковыристых, грязных ругательств он выучил за свою жизнь! Его мать ругалась в свое время так мастерски, так знатно, что Шорох просто изумлялся умению Ржавницы заткнуть собеседника и заставить его проглотить свой язык. Говорить умеет и Снегоухий, просто нужно хорошенько прислушаться, присмотреться к его жестам. А говорит он значительно лучше других, и главное - не лживым языком, а все больше сердцем. Шорох, может, и умел говорить правду прямо в морду любому собеседнику, но и по сей день не научился выражаться так искренне. Он мог переломать хребет врагу, но не мог переступить через внутренний порог: ноги коротковаты.
А мысли... Шорох никогда не умел вовремя останавливаться перед этой пропастью. У него было мыслей не меньше, чем звезд на ясном ночном небе. Они текли потоком бурной реки, ведя его всё дальше и дальше по течению, отводя от истока, от основной темы и мысли. Но это были не злые мысли, а усталые, как сам Шорох в полдень после бессонной ночи. Он безумно устал врать, любя правду. Любил родителей, как щенок, понимая, что является лишь покорной игрушкой в их властных лапах. И ничего не мог сделать, ведь он был хорошим сыном, ценящим тех, кто дал ему проход в жизнь.
Может, и был тот момент, когда он срывался на мать, но и мыши  понятно, что это была детская глупость, которая непременно проявляется в юнцах всяких разумных существ. А вопрос: был ли Шорох хоть когда-нибудь настоящим ребенком? И зачем устроил весь этот фарс, когда со своего низенького тогда ещё роста ругал двух взрослеющих котов, когда, сам ещё не отойдя от матери, пытался учить иных котят уважению к Воинскому Закону и предкам? Когда отвергал любящего брата только за то, что тот разошелся на ребячество. Когда сказал тому странному призраку в Сумрачном лесу, что отца сегодня нет, что он главный.
Этот котенок, этот плотный комок полосатого меха с темными, мрачными глазами. Шорох знал, что он был настоящим героем в свои малые луны. И во что он превратился? В обалдуя с сильными лапами, скованными глупыми мыслями. Где же Шорох, не боящийся выйти из лагеря, но указывающий сверстникам на то, что им выходить оттуда нельзя? Может, ветер наконец-то продует ему голову хорошенько? Вытряхнет из его лобастой головы все лишние мысли? Шорох поднял лапу и почувствовал, как зазвенели сковывающие цепи. А может, это звенело в ушах от ветра.
Его часто преследовали подобные иллюзии, и раз от раза вызывали в нем все большее беспокойство. Иногда он видел перед собой гниющий труп оленя, мясо с которого грыз добрый, жестокий Та'хо, и только белесые очертания личинок приводили его в чувство. Они, эти маленькие черви, словно бы вгрызались в его свежий мозг, а не в испорченный олений. В этот момент Шорох вновь видел перед собой реальность, деревья и траву, ненавистных "соплеменников" из Тигриного племени.
Ему хотелось убить их всех, жалких приспешников тирана. Он вспоминал, как Звездоцап, тогда ещё воин Сумрачного племени, прямо при нем льстил Снежному Когтю, заманивая под своё крыло.
Как же был зол тогда Шорох, как же ему хотелось запустить когти в шкуру златоглазого воина, чтобы тот не велся на жалкую лесть, а следовал за отцом по причине силы и властности последнего.
Лесть губила всё. И Шорох приходил в себя от того, что кто-то окликал его. Звал в патруль.
Ветер...
Ветер чуть не сшиб Шороха с ветки, зато немного привел полосатого в чувства. Очередное погружение в прошлое вызвало привычную боль где-то около легких. Там, в прошлом, остались и мертвые братья, и чудесная белая кошка по имени Ивушка, и Яркозвезд, и все остальные. Множество исчезнувших. Пожалуй, навеки.
- Наверное, мне не сжиться с этим ветром, - пробормотал Шорох опуская взгляд на землю, чуть белеющую. - Между нами всегда будут препятствия. Как соберешься разогнаться, кто-нибудь окликнет. Или ноги слабоваты, цепляются за камни, а по плечам вихрь бьёт. А как наберёшься силы и духу, помчишься во весь опор...
Шорох поднял взгляд и вдохнул побольше морозного, холодного воздуха. Выдохнул. Посмотрел в ту даль, откуда должно было появиться солнце. Вдохнул ещё.
- Ветра уже нет.
Он ненавидел это солнце с его первыми лучами. Ему хотелось выпустить когти и вызвать на бой само Время, и драться насмерть за возможность вернуть спасительную тьму как прикрытие леса. Снова пережить вечер и ночь, раз за разом, вновь и вновь чувствуя себя чуть более свободным, чем обычно.
Когда она отвела взгляд, Шорох довольно долго смотрел в её глаза и старался уловить каждое движение губ, чтобы не забыть, как оно всё было в этом странном, реалистичном сне.
Слова о солнце, что это были за слова? Слова о конце.
А вот снег - это действительно здорово. Ночи сезона Голых деревьев всегда длиннее, чем в сезон Зеленых листьев.
- Послушай, мой дедушка рассказывал очень странные истории, когда я был ещё совсем котенком. Он говорил, что по ночам летают мыши, а в самые темные ночи к ним присоединяются и ежи, и все они водят хороводы в темном сосновом лесу. Мой братец всегда был в восторге от этих баек.
Шорох отвел глаза и посмотрел на светлеющее небо. "Львишка был гораздо более искренним и светлым" - подумал он. "Ему и впрямь не место под знаменами Звездоцапа. Будь он жив, будь рядом... я увел бы его оттуда сей же миг".
- Ну а я возмущался. Естественно, не верил во все эти бредни. Говорил, что ежи не летают, а мыши уж тем более. Ведь у них нет никаких крыльев для этого. Мой дедушка говорил: "Станешь оруженосцем, тогда и проверим". И я согласился.
Шорох очень хорошо помнил своего деда. У него тоже была полосатая шерсть, но куда более бледного цвета, с большой проседью. Но этот кот отлично сохранился для возраста, и при надобности наверняка мог поймать не одну мышь.
- Конечно, я стал оруженосцем, - продолжил полосатый воин, глядя ещё выше в небо. - Ходил ночью по лесу и всё смотрел, не пролетит ли где мышь. Я доказал на практике, что никаких мышей, ежей и прочих чудес во всей этой непроглядной тьме просто не бывает.
Шорох чуть усмехнулся, потом нахмурился и опустил взгляд. - Но к тому времени мой дедушка уже умер, и я не смог ему ничего доказать.
Нет, все-таки, его взгляд прояснился. Шорох смело посмотрел вперед. - Он был прав, этот мудрый кот. Только теперь я понял, насколько он был прав.
Может, перед Шорохом за эту ночь тысяча ежей пролетела. Он смог найти общий язык с врагом, он играл в какие-то игры, как котенок, в конце концов, нашел себе друга, которого будет помнить великое множество лун.
И, возможно, обрел какое-то новое чувство, какого досель не испытывал и которому его жесткий разум ещё не раз воспрепятствует. Как бы там ни было, Шорох стал немного иным после этой ночи. Пусть в лагерь придет привычный строгий угрюмец, пусть ещё тысячу дней он будет гавкаться со всеми подряд. Всё же, у мечты есть будущее.